роса. Цветы, листья и корневища сушатся потом отдельно,а растирают их в порошок в особых деревянных ступках. Мы говорим, что хороший кевелен – это не только напиток, но еще и эликсир здоровья и долголетия.

- И напоминание о родине, так? – спросил я.

Глаза Элики сразу потемнели.

- Конечно, - сделав паузу, ответила она. – Все, что напоминает нам о родине, священно для нас.

- Благодать! – Домаш допил свою порцию, крякнул, вытер ладонью усы. – Могу ли я просить еще немного?

- Разумеется, пан Домаш, - Элика наполнила кубок роздольца. – Неужто у вас в Роздоле не варят что-либо подобное?

- Варят, еще как варят! У нас, почитай, что ни дом, то шинок, - сообщил Домаш, сделав смачный глоток. – Мед и брагу из зерна повсеместно ставят. Иной умелец из браги такую сивуху выгонит, что до гузна прожигает, коли выпьешь – простите покорно! У нас как говорят: «Коль роздолец пить не хочет, значит, помер или спит».

- Знакомая песня, - сказал я со смешком.

- Правильная песня! – присовокупил Домаш. – Без медовухи или доброго хлебного вина роздолец будто без души. А коли меда или зерна не станет, так и из прочих даров господних живительную влагу добывают – из репы, например, свеколки, патоки, яблок. Слыхал я, что в одной деревушке близ Проска смерды сивуху из коровьего навоза наловчились гнать, так ядреная, говорят, была – с полукварты валила! – Тут Домаш широко и сладко зевнул. – Ой, прямо тело все поет!

- Да ты спишь, пан Домаш, - ввернула Элика.

- Истинно сплю, такой покой несказанный во всем теле, как у чада в утробе материнской…Перед глазами все плывет.

- Иди спать, сударь, - сказал я. – Отдыхай.

- Охохохошеньки! – протянул Домаш, вытягиваясь в кресле. Протянул Элике опустевший кубок и с самой счастливой улыбкой добавил: - На посошок!

- Чары? – спросил я, когда роздолецудалился нетвердой походкой, унося в кубке свой «ночной колпак».

- Чары, - призналась Элика. – Хочу побыть с тобой наедине.

- Элика, послушай… наверное, я не должен этого тебе говорить, наверное, это обидит тебя, но я…

- Считаешь, что я хочу затащить тебя в постель? – Тут эльфка неуловимым движением метнулась ко мне, присела на поручень моего кресла и провела тыльной стороной пальцем по моей щеке. – Нет, ты ошибаешься. Я не интересуюсь твоим телом. Мне интересна твоя душа, Эвальд.

- Моя душа?

- Я хочу понять, как так случилось, что салард влюбился в девушку из моего народа. И более того, почему Домино ответила тебе взаимностью.

- Разве это так трудно понять?

- Между твоим народом и моим веками существует пропасть. Я не знаю, чтобы кто-то рискнул преодолеть ее.

- Я люблю Домино. Я влюбился в нее сразу, как только увидел. Ее невозможно не полюбить, она такая…

- Красивая? – Элика усмехнулась. – Женщины салардов бывают красивее нас. Многие мужчины моего народа так считают.

- Они не понимают, какое сокровище им даровано.

- Странный ты. Тебя удивляет, почему я так интересуюсь миром, из которого ты пришел. Задумайся, почему.

- Не знаю.

- Ты необычный. Ты не похож на салардов мира Пакс. Ты слишком мягок. Я чувствую в тебе совершенно женскую мягкость и сентиментальность. Даже не знаю, нравится мне это или нет.

- В чем же проявляется моя мягкость?

- Во всем. В том, как ты говоришь, ведешь себя, как обходишься с людьми. Теперь я понимаю, почему твои недруги добились твоего назначения на Порсобадо. Они не сомневались, что ты с твоим характером не сможешь противостоять тем вызовам, которые тебя ожидают. Ты сломаешься, и это будет концом твоей карьеры.

- Это еще как посмотреть, - буркнул я, несколько задетый словами Элики.

- Тебе придется измениться, Эвальд. Этот мир жесток. Ты выбрал в нем путь воина – путь силы и жестокости. Твои враги не простят тебе ни слабости, ни колебаний.

- Я учту. Может быть, ты ошибаешься, считая, что я свалился вам на голову из рая.

- А разве не так?

- Мой мир далеко не рай. Когда я попал сюда, первым моим впечатлением было изумление, насколько же Пакс похож на мой мир, каким он был лет эдак семьсот-восемьсот назад. Мы называем ту эпоху средневековьем. В нашей истории это было время фанатиков и героев. Время благородных паладинов и жестоких завоевателей, которые вырезали целые города. Вот только магии у нас не было и нет. Не было вампиров и оживших мертвецов, хотя некоторые считают, что сверхъестественные силы и в моем мире существуют.

- Нет магии? – Элика улыбнулась. – Как же вы живете без нее?

- У нас есть техника. В моем мире без техники никуда. У нас есть машины, которые летают по воздуху и плавают под водой, перевозят людей без помощи лошадей и передают на тысячи лиг изображение и звук. У нас есть Интернет. Это огромная паутина, которая оплела весь мир. Сегодня почти у каждого человека моего мира есть предмет, который называется компьютер. Это удивительный прибор, Элика. Он помогает делать тысячи вещей. С его помощью можно писать книги, находить нужные знания, рисовать картины, сочинять музыку. Интернет связывает все эти тысячи тысяч компьютеров в единое целое. И каждый день десятки миллионы людей общаются друг с другом при помощи компьютера. Ты можешь написать письмо своему другу на другом конце мира, и оно будет доставлено через секунду. Можешь послать ему или ей свой образ – мы называем это фотографией. – Тут я вздохнул. – Знаешь, я иногда жалею, что у меня нет с собой камеры. Я бы показал тебе, что это такое. Я бы сфотографировал тебя, а потом показал бы тебе твой портрет.

- А зачем? Ты можешь просто позвать меня, и я приду. И ты сможешь посмотреть на меня, а не на мое изображение.

- Вот в этом и все дело, - сказал я, пораженный тем, насколько точно Элика угадала мои собственные мысли. – Люди в моем мире постепенно теряют способность общаться друг с другом. Они разговаривают через Интернет, даже если живут друг от друга в сотне шагов. Они перестают читать книги, писать стихи, ходить друг другу в гости, собираться в компании. Их вполне устраивает общение с виртуальными призраками в их компьютере. Некоторые из них настолько ушли в виртуал, что сутками