Мои глаза горят от подступивших слез. И через несколько секунд они проливаются, стекая по моим щекам.

«Эти воспоминания не дают тебе спать по ночам?» — спрашивает он, его голос мягкий. «Они они мучают тебя?»

Он обнажает зубы, в его глазах вспыхивает гнев. «Думаешь ли ты о моих прикосновениях как о чем-то ином, кроме как о гребаной находке?»

«Теперь да!» кричу я, направляя на него пистолет. Я резко вдыхаю, когда рыдание подбирается к моему горлу.

Он медленно кивает, гнев гаснет в его глазах. В глубине души я знаю лучше.

Я знаю, что он злится не на меня.

Он злится, потому что беспомощна.

Безнадежна.

Проклятая потерянная цель.

Потому что я никогда не буду прежней. И он это знает.

Но он не знает, что это значит для него. Для нас.

Всхлип вырывается наружу, но ярость сохраняется.

Медленно, он подходит ко мне, как к испуганному животному со злыми зубами. Его глаза не отрываются от моих, пока он продвигается вперед, и я так близка к тому, чтобы снова попасть в его парализующую власть надо мной. А потом он снова передо мной, упираясь лбом в ствол пистолета.

«Ты чувствуешь себя сильной?» — пробормотал он.

Еще один всхлип вырывается наружу, но я не опускаю оружие.

«Это заставляет тебя снова почувствовать себя живой?»

Я хмурюсь, но не могу набраться храбрости, чтобы ответить. Я не могу сформулировать, что заставляет меня чувствовать — я просто знаю, что это заставляет меня чувствовать что-то.

«Ты забыла, что сердце, бьющееся в твоей груди, — не твое», — рычит он. «Оно мое. И если мое сердце перестало работать, тогда нажми на курок, маленькая мышка. Убей остальную часть меня. Я ничто, если я не причина, по которой ты дышишь».

Я ломаюсь и закрываю глаза от потоков слез, но это все равно, что затыкать прорвавшуюся трубу листом бумаги.

Мое лицо искажается, когда чистая агония поглощает меня.

«Я больше не хочу чувствовать», — задыхаюсь я, едва успевая произнести слова. прежде чем из моих губ вырвался истошный всхлип.

«Дай мне трахнуть Адди, просто дай мне, блядь, обнять тебя», — кусается он, его голос ломается.

Он вырывает пистолет из моей хватки и бросает его на кровать, а затем подхватывает меня на руки, я невесома, когда он прижимает меня к своей твердой груди.

Я открываю рот и кричу. Я кричу и кричу, пока мой голос не ломается под давлением. Пока я не боюсь, что мое горло разорвется от силы.

Я так отчаянно хочу выползти за пределы своего тела. Только бы убежать от этого чувства.

Нет. Я хочу, чтобы пистолет снова оказался в моей руке, чтобы я могла направить его на себя.

Последний крик вырывается из моего горла, этот крик настолько полон боли, что стави Зейда на колени.

И наконец, колонна рушится.

Сырой звук стихает, переходя в хриплый, стаккато крик.

Я глубоко вдыхаю, наполняя легкие кислородом, который мне не нужен, но я слишком потеряна в своем горе, чтобы кричать так, как мне хочется.

Хватка Зейда болезненно напрягается, дрожь сотрясает его тело, когда он прижимается ко мне. Он уткнулся лицом в мою шею и просто… слушает.

Слушает, как его сердце разрывается в моей груди.

Голоса в моей голове усиливаются, и я впиваюсь когтями в свой череп, отчаянно пытаясь вытащить их наружу. Но его руки останавливают меня, хватаясь за них и зажав их между нашими грудными клетками.

«Их здесь больше нет», — шепчет он неровно. «Слушай мой голос вместо этого, детка».

Я качаю головой, но он все равно продолжает говорить. Он рассказывает мне о том, как впервые увидел меня, и как я выглядела неуверенной в себе в комнате, полной людей.

Он говорит, что я выглядела так, будто была заперта в стеклянной коробке, а все остальные снаружи наблюдали за мной, как за животным из зоопарка. Затем он рассказывает когда я в первые столкнулась с ним. Как я выбежала из своей двери, крича как банши, с огнем в глазах и изрыгая яд с языка. Он вспоминает, как он был ошеломлен моей смелостью, и как глубоко он пал в тот единственный момент.

«Я видел женщину, которая с трудом могла находиться в своей собственной коже, и женщину, которой комфортно в готическом особняке с призраками, которые ее преследуют. Я любил обе версии тебя, и я люблю ту, кем ты являешься сейчас — кого-то, кто полон силы и уязвимости. И все же, ты несешь огонь в твоем сердце, и это никогда, черт возьми, не изменится. Они никогда не отнимут это у тебя, Аделин».

Его слова заставляют меня плакать сильнее, но, как он и обещал, это медленно прогоняет голоса.

Проходит неописуемое количество времени, прежде чем я наконец успокаиваюсь. достаточно, чтобы составить предложение.

«Иногда я не знаю, смогу ли я когда-нибудь полностью вынести твои прикосновения». признаюсь я прерывающимся шепотом.

«Тебя это устраивает?» — спрашивает он. «Так ли ты хочешь прожить свою жизнь? Бояться прикосновения мужчины — меня».

Так ли это? Часть меня хочет замкнуться в себе и не позволять другому мужчине прикоснуться ко мне до конца моей жизни. Я не хочу видеть образы, мелькающие в моем сознании каждый раз, когда я чувствую, как кожа скользит по моей.

Но есть и другая часть меня, которая яростно сопротивляется этой мысли… Та же самая часть, которая позволила мне использовать его руку и рукоятку ножа в качестве разрядки. Я не хочу, чтобы эти мужчины забрали у меня больше, чем они уже взяли.

Потому что если я это сделаю, они никогда не остановятся. Я буду продолжать отдавать каждую частичку себя, пока не останется только меловой контур.

«Я не знаю, как… смириться с этим».

«Даже с собственной рукой?» — хрипит он. Он отстраняется, мягко ставит меня на пол.

«Ты вернула себе силу с помощью этого ножа. Теперь ты можешь вернуть ее обратно, когда дело доходит до физического прикосновения. Позволь мне показать тебе».

Мои брови нахмурились, когда я в замешательстве уставилась на него сквозь опухшие глаза.

Его сверкающий взгляд изучает мое лицо, и мне не нужно зеркало, чтобы понять. что моя кожа покраснела, а по щекам текут слезы.

Потянувшись ко мне, он берет розу на тумбочке, вертя стебель в пальцах. Шипы вонзаются в его кожу, и появляются крошечные капельки крови.

«Ты не обрезал шипы», — шепчу я.

«Я защищала тебя от боли, но иногда принять боль — единственный способ