поход выступил в Килию, но, захворав, вернулся и с этого времени поступил на службу к воеводе. Полковника Нечипор а сотник хорошо знал в лицо. Оно, правда, изменилось, бородой заросло, но выразительные голубые глаза полковника и стройная фигура выдали его. Сотник узнал Нечипора.

— Пан полковник Нечипор с Низу мог бы собственным именем назваться. А это кто, тоже из Сечи?

— Двоюродный брат мой… Мы гостили у его родных, пан сотник.

Карета. старого воеводы остановилась около группы. Широкая седая борода князя свисала из окошка. По-старчески прижмуривая глаза, Острожский всматривался в лица задержанных гусарами путников.

— Кого бог послал в дороге, пан сотник? Ведь с первым встречным, если он православный, счастье путешествующим приходит.

— Православные, ваша мощь. С Низу домой на побывку идем.

— С Низу? Так рано расходитесь?.. Отец Демьян, благословите путников, если они в самом деле православные.

Полковник Нечипор снял шапку и подошел под благословение. Толстый оселедец, в котором серебряными нитями блестели седые волосы, крученой колбасой свисал до самого уха. Через всю щеку к этому уху протянулся глубокий шрам.

— Во имя отца и сына и духа святого, раб божий… Как имя?.. — начал отец Демьян, давая благословение прямо из экипажа.

— Аминь, батюшка, — поторопился ответить полковник Нечипор, стоя в неловкой позе склоненного нищего.

Сабля Нечипора выдвинулась из-под жупана, и сотник заметил это.

— Вельможный князь, это — полковник Нечипор. Он при оружии и… в полном здравии.

— Полковник Нечипор? — старик невольно спрятал голову в карету. — Вы могли бы, пан полковник, свободнее держать себя и сказать правду воеводе.

— Прошу прощения, у меня не было злого умысла.

— Скажите, зачем находитесь в воеводстве?

Полковник выпрямился и недружелюбно взглянул на сотника. Карпо Богун, стоя немного в стороне, пожалел про себя, что так далеко нацепил саблю.

— Доброта вельможного князя мне известна, и никакого зла ему не желал даже в мыслях. А идем в Варшаву.

Борода князя опять вынырнула из окошка. Удивление отразилось на заросшем лице, в глазах. Сечевой полковник с единственным казаком, верно — джурой, тайно направляется в Варшаву, — это неспроста. Но не расспрашивал. Такая выработалась привычка у старика. Житейский опыт показал: если человек искренен — он и сам расскажет все. А начнешь выпытывать — собьешь его и невольно на ложь толкнешь.

Нечипор сделал минутную паузу. К нему подошел Богун, — может, посоветовать что хотел, а может, просто для того, чтобы поддержать мужество в товарище, стал ближе.

— В Варшаву идем, Милостивый пан воевода, по великому делу, а удастся ли — бог знает… Слышали мы от пани Мелашки, что вы, вельможный князь, помогли ей добраться в Сечь. Думаем так: ваша милость, значит, благосклонны к делам украинского народа, и, пользуясь этой случайной встречей, позволим себе просить…

— Однако вы не сказали, пан полковник, зачем направляетесь в Варшаву? В этом, позволю себе заметить, видна ваша неискренность, пан полковник. Как же тогда я могу уважить вашу просьбу? Скажите, пан полковник…

— В Варшаву насильно увезен в кандалах наш товарищ и побратим пана Карпо — Северин Наливайко, некогда верный слуга вашей милости…

Голова Острожского откинулась в глубь экипажа. Но не от испуга. Еще в Остроге князь воспринял известие о событиях на Солонице под Лубнами как удар. Тогда, по получении этого известия, молча упал в кресло, в охлаждающий черный сафьян. Движением руки велел оставить его одного. Отец Демьян и до сих пор помнит тяжкий вздох воеводы и слова его при этом:

— Конец моей личной трагедии или начало великой драмы Украины?. Боже правый! Почему не дал мне. силы стать вместе с ними!..

Напоминание полковника вновь взволновало старика. Если б это было хоть не на людях! Но полковник говорил и говорил, и-в этом была целительная сила. Воевода имел время передохнуть в сумеречной глубине кареты.

— Его лучшие соратники, шесть человек, уже казнены, вельможный пан воевода. Но мы согласны отдать ненасытному палачу еще и свои головы, лишь бы освободить для Украины Наливайко. Идем, а как действовать будем, кто знает? Вельможный князь, вы в почете у короля. Одно ваше слово весит иногда больше сотни наших, а мы только саблею убеждать умеем, да, вишь… пока солнце взойдет, роса очи выест… Покорнейше просим, во имя любви к Украине, растоптанной грязным сапогом Жолкевского, спасите Северина Наливайко! вот и весь мой рассказ по совести, вельможный князь.

— Верю, пан полковник, что вы и в самом деле сказали все. Отказать в такой просьбе я не в силах, бог мне свидетель. Но дайте подумать… Гей, пан сотник! Наверное, у вас найдутся запасные кони? Посадите на коней этих панов казаков и считайте их нашими высокими гостями. Если паны согласятся, возьмем их с собой. В Брест на собор направляемся с владыками и попами православия на Украине. Верно, в Бресте кто-нибудь из высокопоставленных будет от короны. Подумаем…

Велел двигаться дальше. На протяжении долгого пути несколько раз призывал к себе гостей, иногда в экипаж брал к себе и все расспрашивал. Карло Богун рассказал, как вырвался он с остатками наливайковцев и добрался до сечевиков на Днепре, недалеко от Сулы. Но было уже поздно. Прибыл туда и полковник Кремпский, без булавы и клейнодов, только с полутора тысячью казаков. Оттуда они пошли с полковником Нечипором спасать Наливайко.

— Братьями назвались мы с Северином на поле брани, когда пахло кровью врага. И поклялись по крайней мере душой не разлучаться, если телом разлучит нас лихая доля. А пан полковник Нечипор по доброй воле отдает себя этому трудному, но благородному делу. Мы должны его спасти.

— Должны, — шепотом подтвердил Острожский.

Теплую надежду зародил в душах верных товарищей Северина Наливайко.

15

В Брест собирался выехать и Ян Замойский. Как лицо светское, он не был приглашен на собор, где должна была решаться судьба двух церквей, но и запрета канцлеру не было. Даже королю официально не разрешалось присутствовать на соборе святых мужей страны и представителей Рима да двух патриархов. Но вся шляхетская Польша поехала в Брест. Там вершатся дела не только церкви и даже вовсе не церкви а всего польского государства. Речь Посполитая Польская взяла неимоверный размах в расширении своих окраин. Одним мечом их не расширишь, а доброе слово с уст нейдет, да и кто бы ему поверил? Кто поверит королю, чья мощь, покой и успехи — все держалось на традиционных для Польши лжи и надувательстве? К мечу и самопалу необходимо стало добавить еще и распятья в руках усердных ксендзов. На некоторое время это поможет шляхте