Когда чего-то ждешь, обязательно разочаруешься. Мне это уже давно известно. Но если бы рядом со мной сидела мама, она сразу обняла бы меня. Погладила бы по спине, сказала, чтобы я успокоился, и я позволил бы себе размякнуть, прижался бы к ней и сидел бы так, пока не станет лучше.

Отец только откашлялся и вообще не прикоснулся ко мне.

– Я… гм… не слишком хорош в таких вещах, – сказал он и заерзал на месте.

Я вытер глаза, думая, что отец тянется ко мне, но он вместо этого вынул кошелек из заднего кармана.

– Вот. Возьми. – Он протянул мне несколько двадцаток.

Я взглянул на него и вдруг прыснул со смеху. Моего брата будут судить за убийство, мать хочет получить мою голову на серебряном блюде, будущее абсолютно туманно – меня можно с тем же успехом закопать в угольной шахте, а отец не может даже похлопать меня по спине и сказать, что все будет хорошо. Вместо этого он решил исправить дело подачкой в шестьдесят баксов.

– Прости, – говорю я сквозь хохот. – Прости меня, пожалуйста.

И вдруг – поразительная мысль: разве это я должен извиняться?

О чем только я думал, когда поехал сюда. Серебряных пуль в реальной жизни не существует, только долгая скользкая дорога вверх из ямы, которую ты сам себе вырыл.

– Думаю, лучше позвать маму.

Отец наверняка решил, что я чокнутый – только что хлюпал носом, а теперь хохочу как сумасшедший. Он встает – наверняка с облегчением, что появился повод отделаться от меня, – и я понимаю, почему отец кажется мне знакомым. Не потому, что у нас с ним есть что-то общее, тем более один генетический код. Нет, дело в том, что он явно испытывает дискомфорт от общения, не смотрит мне в глаза, избегает физического контакта и этим сильно напоминает мне брата.

С мамой я не разговариваю всю дорогу, пока отец везет нас в аэропорт. Не говорю ни слова, когда он дает ей чек, а она смотрит на написанное там число и не может ничего сказать.

– Просто возьми, – говорит отец. – Я хотел бы… хотел бы быть с ним.

Это только слова. На самом деле он хотел бы быть на это способным, но мама, похоже, все понимает, и деньги, которые он дал, помогут. Она быстро обнимает его на прощание. Я же протягиваю ему руку. Дважды одну и ту же ошибку не допущу.

Мы не разговариваем, пока ждем посадку, когда садимся в самолет и во время взлета. Наконец пилот сообщает по громкой связи, на какой высоте мы летим, тогда я поворачиваюсь к матери и говорю:

– Прости. Я виноват.

Она листает журнал из кармашка на спинке сиденья.

– Знаю.

– Мне очень жаль.

– Не сомневаюсь.

– Что я взял деньги с твоей кредитки. И вообще…

– И ты вернешь мне деньги за билеты, за обратные тоже, даже если это будет тянуться до твоих пятидесяти шести лет, – говорит мама.

Мимо проходит стюардесса и спрашивает, не хочет ли кто-нибудь приобрести прохладительные напитки. Мама поднимает руку, спрашивая меня:

– Что ты хочешь?

– Томатный сок.

– А я буду джин с тоником, – говорит она стюардессе.

– Правда? – Я и не знал, что мама пьет джин.

Она вздыхает:

– В трудные времена нужны серьезные меры, Тэо, – потом смотрит на меня. Лоб ее задумчиво наморщен. – Когда мы с тобой в последний раз были одни, вот как сейчас?

– Гм… – мычу я. – Никогда?

– Пожалуй, – произносит мама, обдумывая мои слова.

Стюардесса приносит нам напитки.

– Прошу вас, – чирикает она. – Вы летите в Лос-Анджелес или с пересадкой на Гавайи?

– Хотелось бы, – говорит мама, откручивает крышку с бутылочки, и та издает вздох.

– Как всем нам, – со смехом произносит стюардесса и идет дальше по проходу.

Страница журнала, на которой остановилась мама, посвящена туристическим поездкам на Гавайи или в какие-то похожие тропики.

– Может, останемся в самолете и полетим туда? – предлагаю я.

Она смеется:

– По праву сквоттеров. Простите, сэр, мы не освобождаем места пятнадцать «А» и «Б».

– К обеду мы могли бы сидеть на пляже.

– Загорать, – размышляет вслух мама.

– Пить «Пина коладу», – подхватываю я.

Мама вскидывает бровь:

– Ты – безалкогольную.

Повисает пауза. Мы оба представляем жизнь, которая никогда не будет нашей.

– Может быть, – говорю я еще через мгновение, – возьмем с собой Джейкоба. Он любит кокосы.

Этого никогда не случится. Мой брат не сядет в самолет; у него произойдет самый жуткий нервный срыв еще до того, как он ступит на борт. А на гребной лодке до Гавайев не доберешься. Не говоря уже о том, что у нас совершенно нет денег. Но все же.

Мама кладет голову мне на плечо. Ощущение странное, как будто это я о ней забочусь, а не наоборот. Хотя я ведь уже выше ее и продолжаю расти.

– Давай так и сделаем, – соглашается мама, как будто такое возможно.