— Tà. И девушка. Джиана… она… Как это будет по-вашему?..

— Её арестовали, — мрачный голос заканчивает предложение Эйрин.

Я снова разворачиваюсь, точно флюгер, на этот раз в сторону Ифы.

— Арестовали? Кто? За что?

— Данте. За преступление против фейской короны.

Кровь отливает от моего лица.

— Что?

— Габриэль догнал Сибиллу и Маттиа прежде, чем их успели поймать, и увёл их лошадей в горы для безопасности.

Пульс начинает стучать в челюсти, в щеках, в веках, когда я перевожу взгляд с Ифы на Эйрин.

Ифа сглатывает.

— Имми была с Вансом, бунтарём из Ракокки. Они пропали в туннелях прошлой ночью.

Прошлой ночью, пока я была в состоянии блаженства, мир моих друзей перевернулся.

— И Лор не может с ней связаться?

Ифа качает головой, и, хотя её лицо не пульсирует от ударов её сердца, как моё, её глаза горят гневом.

— Нет.

— Он пытался её призвать?

Она кивает.

— И?

— Она не вернулась.

— Как это возможно? — спрашиваю я.

Ифа закрывает глаза.

— Превращённые в вечных воронов больше не могут с ним общаться.

Рынок перестает шуметь, и весь мир останавливается, так как продавцы застывают за своими прилавками. Даже пламя костров перестаёт пылать, а разговоры зависают в воздухе. А мои губы произносят беззвучное: «Нет».

— Лоркан хочет лететь в долину и пролететь над лесом, но твой отец и дядя сказали, что если он это сделает, то они забросят его на Шаббе.

Я не знаю, как ей это удается, но Ифа улыбается. Это горькая улыбка, но всё же улыбка.

И затем она исчезает.

Эйрин бледнеет, как полотно, которое я стирала на руках, когда ещё считала себя полуросликом, ради того, чтобы вести скромную жизнь в Тарелексо. Каким маленьким был тогда мой мир. И каким огромным он стал благодаря Лору.

В помещении рынка раздаётся карканье, и чёрные птицы одна за другой влетают через купол внутрь и превращаются в людей в доспехах. Глаза Лора находят мои в темноте и не отпускают всё то время, пока он тяжело шагает по потемневшей пещере в мою сторону. Солнце, которое сияло над Люсом, пропадает, шерстяные облака стягиваются к нему по голубому небу, точно овцы.

Ифа отходит в сторону, чтобы ему не пришлось её обходить. Он берёт мои дрожащие руки и обхватывает их своей крепкой рукой, после чего наклоняется и прижимается щекой к щеке своей матери.

Они обмениваются какими-то словами, но мои барабанные перепонки так отчаянно вибрируют, что я даже не стараюсь сосредоточиться на их разговоре.

— Может ли Имоген быть вне зоны доступа? — спрашиваю я, наконец. Мой голос дрожит, как и всё моё тело.

— Возможно. Либо Данте запер её в клетке из обсидиана. Обсидиан блокирует наши способности.

Его рот вытягивается в мрачную линию. Лор говорит очень тихо, как будто понимает, что если будет говорить громче, то это может разбить мне сердце.

— Почему бы тебе не пойти и не пообщаться со своими друзьями, птичка?

Он кивает в центр таверны, где стоят Сиб и Маттиа рядом с мужчиной с длинными светлыми волосами и повязкой на глазах. На нём надета грязная белая рубашка, которая выбилась из-под тёмных штанов. Мне требуется секунда, чтобы вспомнить, что их перехватил и привёл сюда Габриэль.

Я смотрю на Лора, который целует костяшки моих пальцев и отпускает мою руку, после чего делаю шаг в сторону Сиб, но останавливаюсь и снова поворачиваюсь к Небесному королю.

— Ты ведь останешься? Ты не… не…

— Я никуда не собираюсь.

Я впиваюсь зубами в нижнюю губу, чтобы не дать ей задрожать, после чего срываюсь с места, точно мелкая рыбешка, освободившаяся из сети рыбака, и к чёрту мои больные мышцы.

— Сиб! — кричу я.

Она отрывается от Маттиа, подбирает юбки и несётся в мою сторону. Мы со слезами бросаемся в объятия друг друга и стоим так очень долго, пока вновь не обретаем способность говорить. Не то, чтобы слова были так необходимы, когда дело касается лучших друзей; я и так уже знаю, что за мысли проносятся в её голове.

Когда мы, наконец, разделяемся, её мокрые щёки выглядят точно отполированный обсидиан, а глаза сияют, как серебряные медальоны.

Она шмыгает носом.

— Джиану арестовали.

— Я слышала.

— А Антони… мы его не нашли. И… и… Имоген и Ванс…

— Я слышала.

Я сжимаю её, стараясь сделать это спокойно, и одному только Котлу известно, как это у меня получается.

— На каком основании их арестовали?

— Таво сказал… он сказал, что они украли с Исолакуори конфиденциальную информацию, и что у него приказ обыскать дом. Джиа не впустила его, поэтому они вынесли дверь пушечным ядром и… и Риккио стоял… — её голос срывается. — Он мёртв. И они забрали Джиану после того, как обнаружили… после того, как открыли дверь в подвал.

— Мы вызволим Джиану, Сиб. С ней всё будет в порядке. Данте её отпустит. Наркотики возможно и вне закона, но это едва ли можно считать преступлением против короны.

Я не уверена в том, что Сиб меня слышит, потому что она говорит:

— Катриона рассказала Даргенто про пыль. Нам нельзя было пускать её в дом.

Я вздыхаю. Обвиняя мёртвую женщину, мы ничего не добьёмся.

— Они, вероятно, пытались выиграть время, а потом арестовать тебя по надуманному поводу.

Её ноздри раздуваются.

— Я собираюсь рассказать всему, мать его, миру, что это Данте заказал убийство своего брата. Подожди и увидишь сама.

Маттиа подходит к нам, его руки засунуты в карманы пыльных штанов, а белки глаз такого же алого цвета, как верхняя часть платья Сиб. Мы потеряли друга, а он потерял двоюродного брата. Я даже представить себе не могу, как, должно быть, болит сейчас его сердце.

Прохладный дым моей пары скользит по моей шее и плечам, после чего принимает форму мужчины.

— Киан полетел договариваться о том, чтобы Джиану отпустили.

— Если они тронут её хоть пальцем, я убью их всех. Сначала Таво. Затем Даргенто. А затем Данте. Всех! — Сиб обхватывает Маттиа за талию и прижимается к нему.

Его большое тело так сильно осунулось, что я не могу понять, кто кого поддерживает. Он прижимается губами к её макушке.

— Как насчёт того, чтобы передоверить эти убийства, — он бросает взгляд на Лоркана, а затем оглядывает воронов, которые стоят на некотором расстоянии от нас, — кому-то другому, Сибилла?

Лор переплетает пальцы с моими и сжимает мою руку.

— Почтём за честь избавить Люс от этих фейри, Маттиа.

Дыхание застревает у меня в горле, когда я осознаю, что он имеет