Хватаю летящего прыгуна и просовываю его в развороченные челюсти.

— Старик! В чем Замысел?

Он глотает, превозмогая боль. Не отводит от меня свой глаз.

— В нас, — говорит он уже громче, увереннее. — В нас. Он ведет нас, где это нужно для жизни. Ты видел. Когда дитя золотое, Мать лелеет его всю зиму. А когда оно становится красным или черным — прогоняет. Разве не так?

— Да, но…

— Это и есть Замысел! Всегда есть Замысел. Золотой — цвет материнской заботы, а черный — цвет гнева. Бей черное! Черный — убить. Даже Мать, даже собственное дитя. Она не может противиться Замыслу. Послушай, молодой!

— Слушаю. Я видел. Но что такое красный?

— Красный! — стонет он. — Красный — цвет любви.

— Нет! — возражаю я ему (глупый Моггадит!) — Я знаю, что такое любовь. Любовь золотая.

Глаз старика поворачивается прочь от меня.

— Любовь, — вздыхает он. — Когда повсюду будет красота, ты поймешь…

Он замолкает. Мне страшно, что он умрет. Что делать? Мы оба молчим, окутанные последними теплыми солнечными туманами. Сквозь них видно, как движутся неумолимо по склонам смутно различимые черные, такие как я. Все выше и выше, по Тропам, мимо каменных куч, в ледяных туманах.

— Старик! Куда мы идем?

— Ты идешь в Зимние Пещеры. Таков Замысел.

— Да, зима. Холод. Мать говорила нам. А после холодной зимы приходит тепло. Я помню. Зима ведь пройдет? Почему она сказала, что зимы все длиннее? Научи меня, Старик. Что такое Отец?

— О-отец? Этого слова я не знаю. Но погоди… — Изувеченная голова поворачивается ко мне. — Зимы все длиннее? Так сказала твоя Мать? Холод! Одиночество! — стонет он. — Важный урок. Страшно думать о таком уроке.

Его горящий глаз закатывается. Меня захлестывает страх.

— Оглянись по сторонам, молодой. Посмотри на каменные деревья. Это мертвые оболочки тех деревьев, что растут в долинах. Почему они здесь? Их убил холод. Здесь больше не растут живые деревья. Думай, молодой!

Смотрю вокруг. Все правда! Теплый лес, но мертвый, обращенный в камень.

— Когда-то здесь было тепло. Как в долинах. Но становилось все холоднее. Зима все длиннее. Понимаешь? Тепла все меньше и меньше!

— Но тепло — это жизнь! Тепло — это Я-самое!

— Да. Когда тепло, мы думаем, учимся. А когда холодно, остается лишь Замысел. Когда холодно, мы слепнем… Я думал, пока ждал здесь: может, когда-то тут тоже было тепло? Может, мы, черные, приходили сюда, в тепло, чтобы разговаривать, делиться? Молодой, как страшно думать такое. Может, то время, когда мы способны учиться, становится все короче? Чем все закончится? Зимы будут все длиннее, и в конце концов мы совсем не сможем учиться — будем только слепо жить, подчиняясь Замыслу, как глупые толстяки-верхолазы, которые поют, но не разговаривают?

Меня охватывает ледяной ужас. Какой жуткий урок! Потом приходит гнев.

— Нет! Мы не будем! Мы должны… Должны удержать тепло!

— Удержать тепло? — Превозмогая боль, он поворачивается и смотрит на меня. — Удержать тепло… Важная мысль. Да. Но как? Как? Скоро станет слишком холодно, и мы не сможем думать даже здесь!

— Снова станет тепло. И тогда мы должны научиться удерживать его, ты и я!

Голова его безвольно скатывается набок.

— Нет… Когда станет тепло, меня уже здесь не будет… А тебе, молодому, будет не до мыслей.

— Я помогу тебе! Отнесу в Пещеры!

— В Пещерах, — задыхаясь, говорит он, — в каждой Пещере по двое черных — таких же, как ты. Один живет, бездумно дожидается, пока не кончится зима… А пока дожидается — ест. Ест другого, потому и живет. Таков Замысел. Так и ты съешь меня, молодой.

— Нет! — в ужасе выкрикиваю я. — Я ни за что не причиню тебе вреда!

— Когда станет холодно, сам увидишь, — шепчет он. — Замысел велик!

— Нет! Ты ошибаешься! Я преодолею Замысел!

С горы веет холодом, солнце умирает.

— Ни за что не причиню тебе вреда! — реву я. — Ты ошибаешься!

Мои пластины встают дыбом, хвост колотит по земле. В тумане я слышу прерывистое дыхание Старика.

Помню, как тащил в свою Пещеру что-то тяжелое и черное.

Мерзлый холод! Убийца-холод. Из-за холода тебя убил.

Он не противился, Лилилу.

Замысел велик. И Старик все снес, — быть может, он даже чувствовал ту странную радость, которую я ощущаю теперь. В Замысле — радость. Но что, если Замысел ошибается? Зимы все длиннее! А есть ли Замысел у толстяков-верхолазов?

Какая тяжелая мысль! Как мы старались, моя красная крохотулечка, моя радость. Когда стояли долгие теплые дни, я втолковывал тебе снова и снова — рассказывал, как придет зима и мы изменимся, если не сумеем удержать тепло. И ты поняла! Мы все разделяем с тобой, ты понимаешь меня и сейчас, моя огненная, моя драгоценная. Хоть ты и не можешь разговаривать, я чувствую твою любовь. Нежно…

Да, мы готовились, у нас был свой Замысел. Даже когда стояла самая теплая погода, мы лелеяли Замысел против холода. Может, другие возлюбленные поступали так же? Как же упорно я искал, как нес тебя, моя маленькая вишенка, переваливал через горы следом за солнцем, пока мы не нашли теплейшую из долин на солнечной стороне. Конечно же, думал я, здесь будет не так холодно. Неужели доберутся до нас здесь холодные туманы, ледяные ветра, которые заморозили Меня внутри меня и погнали по Тропам в мертвые Зимние Пещеры?

На этот раз я не сдамся!

На этот раз у меня есть ты!

— Не забирай меня туда, Моггадит! — молила ты в испуге перед неизвестным. — Не забирай меня туда, где холодно!

— Никогда, моя Лилилу! Никогда, клянусь. Разве я не твой Моггадит, моя красная малютка?

— Но ты изменишься! И забудешь все из-за холода. Разве не таков Замысел?

— Мы преодолеем Замысел, Лили. Посмотри, какая ты выросла большая, тяжелая, моя огненная искорка, — и такая красивая, ты всегда красивая! Скоро мне непросто будет тебя нести, я не смог бы дотащить тебя до холодных Троп. И я никогда тебя не оставлю!

— Но, Моггадит, ты такой большой! Когда ты изменишься, то все забудешь и унесешь меня в холод.

— Ни за что! У твоего Моггадита есть свой Замысел, еще более хитроумный! Когда придут туманы, я отнесу тебя в самый дальний, самый теплый уголок нашей Пещеры и сплету там стену, так что ни за что, ни за что не вытащить будет тебя оттуда. Никогда, никогда я тебя не оставлю. Даже Замыслу не под силу оторвать Моггадита от Лилилу!

— Но тебе придется охотиться, добывать еду, и тобой овладеет холод! Ты забудешь меня и подчинишься холодной зимней любви, оставишь меня тут