Шрифт:
Закладка:
Уверенность в своей истории проявляется в огромном количестве публикаций по татарской истории, увидевших свет в последние годы. Так, семитомная история Татарстана с древнейших времен на английском языке, опубликованная в 2017 году Академией наук Татарстана, – впечатляющий научный труд современных татарских ученых. Само наличие отдельной Академии наук Татарстана – это уже проявление интеллектуальной уверенности в себе. Еще одно проявление этой уверенности – строительство к северу от Казани совершенно нового технологического парка и университетского центра Иннополиса (характерно, что на въезде в комплекс его название написано латиницей). Новый город был официально открыт в 2012 году, его цель – застолбить Татарстану место в авангарде научного и технологического развития. Это ясно свидетельствует об амбициях нового Татарстана, хотя слишком рано судить о том, будет ли проект успешным: весной 2018 года, когда я посетила город, он все еще выглядел довольно пустынно.
* * *
В XIX веке Волга часто изображалась как «Волга-матушка» и считалась чисто русской рекой (что отразилось в сетованиях татарского журналиста в 1990 году, ставших эпиграфом к этой главе). В советский период, и в особенности во время Второй мировой войны, она стала рекой, защищающей «родину» – отечество всех советских граждан. Таджикский поэт Мумин Каноат (1932–2018) тоже рисует Волгу «воительницей»:
Я – река. Я тобою, Земля, рождена…
Я сегодня встречаю врага.
Разговор мой с врагом по-особому крут.
Я надела стальную кольчугу на грудь.
Я – река-богатырь.
Я свободна, как ты.
Мы одним богатырским размахом горды.
Я сковала себя цепенеющим льдом
И для братьев своих стала прочным мостом[1063].
Река Волга продолжает иметь большое значение для идентичности нерусских народов, живущих на ее берегах или неподалеку. Поскольку поэзия на национальном языке остается мощным выразителем идентичности народа, мы завершим эту главу двумя стихотворениями советского периода, написанными на чувашском и татарском языках. В обоих говорится о Волге. Автор первого – Сеспель Мишши (Михаил Сеспель) – родился в 1899 году. В 1918 году он вступил в партию большевиков, а в 1920 году стал председателем чувашского революционного трибунала в Чебоксарах. На него произвел большое впечатление голод в Поволжье; он тосковал по родной земле, его мучила тяжелая депрессия, и в 1922 году он совершил самоубийство. Его стихи были впервые опубликованы в 1928 году и переведены на русский и украинский языки, а также на несколько языков стран Европы. В 1967 году в Чувашской АССР учредили премию Сеспеля в области литературы и искусств. Этот отрывок из «Голодного псалма» рассказывает о Поволжье времен голода 1920–1921 гг. и перекликается с отрицательной характеристикой Волги Николаем Некрасовым в конце XIX века (см. главу 11):
Костлявая рука Старого Дня
Распяла мою родину на крест:
Сухозубым ртом голода
Мою родину грызет, грызет, грызет.
Бревенчатые избы – избы с мученическим потом в них —
Околевают, как изможденные нищие;
Лежат – больные, лежат – сохнущие, затвердевающие,
Лежат – подыхая, голодные нивы.
Немощно растянулась
Волга и ахает [нутром],
Желтые волны ее – в мусоре, рваные, как отрепья.
Стонет бесконечным стоном из нутра свое души.
Жалкая Волга
Оплакивает мою родину без слез[1064].
Второе стихотворение принадлежит перу Гиффат Туташ (псевдоним Захиды Бурнашевой). Она родилась в русской Рязани в 1895 году и получила образование в татарской школе для девочек, потом стала работать журналисткой и занимала несколько правительственных должностей. В ее стихотворении «Волга» тоже прослеживаются описания, перекликающиеся с русскими стихотворениями о реке:
Сравню свое сердце с Волгой:
Разве мы не похожи?
Как и Волга, мое сердце бурное и широкое,
Как и Волга, подвижное и глубокое.
…
На закате Волга купается в чистом свете —
Как и мое сердце, освещенное любовью.
На волны Волги, ласкаемые солнцем,
Похож цветок, что растет в моем сердце[1065].
Глава 17
Контроль и охрана Волги
Роман Бориса Пильняка «Волга впадает в Каспийское море» был написан в 1929 году. Он рассказывает о «битве» и итоговой победе социализма над природой посредством строительства новых каналов и плотин, призванных изменить течение русских рек и тем самым снизить риск возможного голода. В романе приводится диалог между отцом и сыном о будущем русских рек, в том числе Волги. Отец, Назар Сысоев, – старик из села Акатьева; его сыновья работают на строительстве в Коломне и представляют «новую Советскую Россию». Отец разговаривает с младшим сыном в подземелье у печи кирпичного завода:
«Седой дед говорил сыну:
– Так и живете в пещере?
– Так и живем, – ответил сын.
– Ты слухай, сынок! Действительно, что ли, река задом наперед потечет?
– Потечет обязательно.
– Ты послухай!.. Деды жили, прадеды жили, и водили мы плоты с Оки на Волгу, тыщу лет водили, а может, и больше, сызмальства приучались, каждый пригорок, каждый перекат знаем, что под Коломной, что под Касимовом, – испокон веку рекою жили. И теперь, выходит, кончится наша жизнь, не будет теперь Оки ни под Рязанью, ни под Муромом, ни под Елатьмой. Ты подумай!.. Мы-то как же будем, когда, сказывают, не то что Оки не будет, а даже самое Акатьево под воду уберется. Ведь это конец свету! – прямо, как в Китеже-граде, – тонуть нам, что ли, вместе с Акатьевом?
– Тонуть, папаша, не придется. Река возникает объективно. Вот почему революция и происходит, что река пойдет наново, а Акатьево действительно отойдет – подвинется от новой реки на новые места. Было тыщу лет – и нету, – надо наново. Это и есть объективная революция, папаша. Тонуть революционному народу, папаша, не приходится»[1066].
В конце романа течение реки удается успешно изменить, но село Акатьево действительно уходит под воду. Пильняк (урожденный Вогау – он происходил из поволжских немцев) воспевал в этом романе социалистические достижения, но в лихорадочной атмосфере СССР 30-х годов это не спасло его от критики. В октябре 1937 года он был арестован и обвинен в заговоре с целью убийства Сталина и шпионаже в пользу Японии; 21 апреля 1938 года его судили, признали виновным и сразу же расстреляли.
Советский Союз должен был стать современным государством, не испорченным жадностью капиталистов и по заслугам ценящим ученых. Большевики уважали «большую науку». Это был рассвет нового мира, управляемого по новым научным законам, которые должны были затрагивать все аспекты государства, экономики и жизни советских людей. В СССР верили также, что наука может завоевать природу, что глубиной и течением Волги можно управлять посредством строительства гигантских плотин и гидроэлектростанций. В