Судак. – При ползучем захвате всей фабрики рабочие поколения спохватились слишком поздно, что вообще им свойственно. Ты видел, что представляет собой то, что строили их предки. Никто не вспоминает о строителях, благодаря которым все живут здесь, никто не вспоминает, каким это пространство было прежде. Для нас, всех, кто живет здесь теперь, эти коридоры, трубы, наспех сделанные настилы, а кое-где и сохранившиеся настоящие кухни, комнаты отдыха исчезнувших рабочих – только декорации. Декорации к новой, совсем другой жизни. Но рабочие поколения помнят: стоит лишь снять все наши легкие конструкции, словно отдернуть занавеску или содрать устаревшие обои, – интересно, подумал я, что они могут здесь знать про обои, – как снова откроется мир, оставленный их далекими предками, в своем первозданном виде. И теперешние рабочие вовсе не забывают о такой возможности. Они не хотят довольствоваться оставленной им территорией, а потому периодически пытаются отхватить себе новые маленькие куски кухни, объясняя свои действия нерациональным использованием пространства со стороны ее нынешних жителей. То есть нас, – мой собеседник широко улыбнулся.

Я поднял голову вверх и присвистнул.

– Но это похоже на правду, – сказал я. – Посмотрите только ввысь. На этом фоне даже коридорчики с тряпичными стенами и унитазные поля кажутся мелочью.

– Да, – подтвердил Судак. – Принадлежи это все рабочим, они бы обустроили здесь тесный муравейник наподобие того, что внизу. Быстро расплодились бы и заполонили собою все. Мне кажется, они об этом только и мечтают – чтобы, кроме них, никого и нигде не было.

Я посмотрел на него.

– А вы не об этом мечтаете?

– Нам всем нужен простор. – Судак словно удивился моему непониманию. – Мы так устроены. А зачем он им? И потом, воздух используется – по нему идут обслуживающие контейнеры, пищеперевозка там, ассенизация и прочие малоинтересные дела. Наверху работают отпросы, отмечаются события, происходят награждения.

Я вспомнил про Юниверсум и скривился. Меньше всего в жизни мне хотелось еще раз услышать про какие-нибудь награждения.

– Однако период рабочих в былом нашей Башни закончен. По факту, все они преследуют одну, довольно банальную цель. Они тоже хотят приобщиться.

– К чему? Они ведь такие же избранные.

– Это да, – согласился мой собеседник. – Но у них есть комплекс перед нами. Они тоже хотят сидеть смотреть фильмы, читать книги, просто шататься по коридорам среди всякого, как им представляется, хлама. Иными словами, копировать наши повадки, не понимая их смысла. Но смысл им и не важен – им важна эта возможность приобщиться к чарующему безделью, раствориться в нем, раскинуться в наших креслах, обмотаться нашими шарфами, обнимать наших красавиц.

– Но вы себе противоречите! – отозвался я.

– Вы?! – Судак изобразил гримасу недовольства. Впрочем, вряд ли он по-настоящему сердился. – У нас так не принято. Давай на ты, пережиток.

– Пережиток? – удивился я.

– Ну да, – теперь он рассмеялся. – А вот так у нас принято.

– Вы называете друг друга пережитками?

– Именно, – кивал он своей лысой головой. – Это знак доброжелательного расположения, высшего доверия.

Он уставился на меня и немного помолчал, оценивая мою реакцию.

– Итак, в чем же, по-твоему, противоречие?

– Вы… Ты говоришь, что рабочие хотят устроить здесь муравейник, возобновить свою фабрику, так? И тут же – о том, что они мечтают ничего не делать и только сидеть и смотреть. Разве…

– А что разве? – как ни в чем не бывало ответил Судак. – Они тоже хотели бы так же сидеть и противоречить сами себе. Как это делаю я. И что?

Порою с ним действительно было бесполезно спорить. Я промолчал, а собеседник продолжил:

– Ключевая проблема в том, что мы не можем существовать вместе, задача каждой группы, и рабочих, и Кухни, – свести другую группу к минимуму, желательно к нулю. Но на данный момент, на мой взгляд, все устроено справедливо. Потому что их село на нашем уровне более-менее вписано в Осколок. Ты что-нибудь слышал о нем? – спросил Судак, как мне показалось, слегка насмешливо.

Я не нашел ничего лучше, чем задать самый глупый вопрос:

– Что-то разбилось?

Но он даже не улыбнулся.

– Если представить Башню с самого верха, который никто не видел, до самой земли, то есть до закрытого города Севастополя, – ну, скажем, в виде пирога или куличика…

– Неожиданно, – отозвался я.

– Так вот, если сверху вниз – по всей высоте – отхватить огромным ножом узкий кусок? Бок, говоря по-простому?

– Зачем?

– Ожидаемый вопрос, – улыбнулся лысый. – Конечно, для наглядности. Мы же не станем так резать на самом деле? Кто мы такие?

Я ответил улыбкой, чувствуя, как в нашу беседу врывается легкое дуновение сумасшествия.

– Вот этот-то кусок, очень узкий, но простирающийся от земли до неба, и зовется Осколок. Иными словами, это срез Башни по всей высоте.

– Но ведь такой кусок отрезать невозможно? – возразил я. – Каждый уровень Башни уже предыдущего – она как детская игрушка, пирамидка: на большом кольце маленькое, на маленьком – еще поменьше, а на верхушке – шарик. – Тут я засомневался. – Наверное.

– Шарик, – тихо рассмеялся Судак. – И откуда ты такого понабрался?

– Мы с друзьями провели под стенами Башни всю жизнь, – сказал я. – Да и фильмы! Ялта, Трииндахаус… Везде показывали Башню одинаково.

– Ну допустим. Показывали… А со всех ли сторон тебе показали Башню?

Вопрос был неожиданным. Я пытался вспомнить, но никак не мог.

– Ты видел Башню со стороны линии возврата? – наседал Судак.

– Кажется, нет. Вернее – конечно нет. Как там покажешь, это ж линия возврата?

– Вот именно с той стороны Башня и не сужается. Ее граница строго совпадает с линией возврата. А про пирамидку – это, как говаривали ветхие, совершенно ненаукоемко.

– И что же, – поразился я, – выходит, у рабочих есть свое вертикальное село?

– У рабочих на нашем уровне осталось одно, очень узкое село. Над ним и под ним – по всей высоте Башни – располагаются рабочие села других уровней. При этом население села может контактировать только со своим уровнем или, по желанию, подняться выше. Но так же, как и у нас, теряя связь с теми, кто остается внизу.

Он задумался, как будто что-то вспоминал, и вдруг многозначительно произнес:

– На самом деле им есть куда ужиматься… Нет, ты не подумай. К рабочим из Осколка нет особого отношения – на Потреблении их так и вовсе не замечают, но там все иначе устроено. У них нет ни миссии, ни каких-то больших задач, кроме текущих: обеспечивать уровни тем-то и тем-то. Им никто не запрещает идти выше, никто не ограничивает. Но – парадокс! – они не хотят сами. Им нужно только продвижение внутрь нашего уровня, но никак не наверх.

Я