небольшой добродушный стеб об абстрактной нелепости его ожиданий слишком соблазнительна, чтобы ее можно было упустить. Итак, принимая изумлённый вид, я отвечаю:

«Бэкшиш! Где мой бэкшиш».

«Я думаю, что если кто и заслужил бакшиш, то это я!»

Однако этот аргумент полностью выходит за рамки детского понимания zaptieh. Он только понимает по моей манере, что где-то есть «подвох», и никогда я не наблюдал более добродушного лица, шире улыбки, и более выразительной модуляции, чем его «E-f-fendi, backsheesh», когда он вновь повторяет свою просьбу. Его улыбка и модуляция определенно стоят бакшиш!

Днем появляется офицер с запиской, в которой говорится, что Мутасериф и несколько джентльменов хотели бы, чтобы я проехал по территории муниципального конака. Я вполне естественно обещаю сделать это только при условии, что будет обеспечена достаточная сила zaptieh. С этим Мутасериф с готовностью соглашается, и я снова выхожу на улицы и качусь под сильным сопровождением zaptieh, которые образуют пустое пространство вокруг меня. По мере нашего продвижения люди быстро накапливаются, и к тому времени, когда мы добираемся до ворот конака, происходит обычное падение. Когда открывают ворота, несмотря на безумные усилия моего эскорта, толпа решительно выдвигается вперед, пытаясь ворваться внутрь. Мгновенно я и велосипед оказываемся втиснутыми среди пробивающейся массы местных жителей. Крик «Sakin araba! sakin araba!» (Берегите велосипед! Берегите велосипед!) поднят. Zaptiehs предпринимают высшее усилие, ворота открыты, я справедливо перенесен, и ворота закрыты. Пара десятков счастливых смертных получили доступ в спешке. Сотни местных жителей высшего сорта находятся внутри ограды, а стены и соседние крыши кишат заинтересованной публикой. Здесь есть небольшая площадка с прилично гладкой поверхностью, на которой я в течение нескольких минут нарезаю круги, чтобы восхитить публику.

После представления Мутасериф наблюдает за роящейся толпой на крышах и стенах и выглядит озадаченным. Кто-то предлагает, чтобы велосипед был спрятан в данный момент, и, когда толпа рассеялась, он может быть перевезен без дальнейшего волнения. Затем Мутасериф предоставляет муниципальную палату в мое распоряжение, и распоряжается, чтобы офицер запер ее и отдал мне ключ.

Позже во второй половине дня меня посетил армянский пастор Йозгата и еще один молодой армянин, который немного говорит по-английски, и мы вместе прогулялись по городу. У американских миссионеров в Кайзарии есть небольшой книжный магазин, и пастор любезно предлагает мне взять с собой Новый Завет. Мы заглядываем к нескольким армянским лавочникам, которые представляются новообращенными. Кофе подается везде, где мы просим. Сидя минутку в портняжной мастерской, в комнату заглядывает молодой армянин, улыбается и балуется пантомимой, потирая подбородок. Отвечая на вопрос, что это значит, переводчик сообщает мне, что этот сотрудник принадлежит соседней парикмахерской и использует этот метод, чтобы напомнить мне, что я нуждаюсь в его профессиональном внимании, и не брился в последнее время. Кажется, в городе большая доля черкесов. Группа из нескольких диких на вид человек, вооруженных по-анатолийски, удивительно оборванных и с неопрятными волосами, для черкесов, которые, как правило,очень уважительно относятся к своей внешности, подходят к нам и хотят, чтобы я показал им велосипед, в силу того, что они сражались против русских в конце войны. «Я думаю, что они лжецы», - говорит молодой армянин, который говорит по-английски. «Они только говорят, что сражались против русских, потому что вы англичанин, и они думают, что вы покажете им велосипед». Кто-то приходит ко мне со старыми монетами на продажу, другой приносит камень с иероглифами на нем, и неизбежно появляется неизбежный гений. На этот раз это армянин. Огромные аплодисменты, которые я получил, наполнили его разум преувеличенными идеями разбогатеть, купив велосипед и сделав из него двухпиастровое шоу. Он пришел узнать, сколько я возьму за него.

Я поднимаюсь очень рано на следующее утро, потому что считаю желательным сбежать из города, пока народ не собирается толпой вокруг меня. Лучшая половина Эффенди Тифтичхоглу любезно поднялась в необычно ранний час, чтобы проводить меня, и предоставила мне дюжину круглых рулетов из твердых хлебных колец размером с веревку, стоящую на борту Атлантического парохода, которые я натянул на лазуревый платок Игали. и перекинул через одно плечо. Добрая леди выпускает меня из ворот и говорит: «Bin bacalem, Effendi». Она еще не видела меня. Она - по-матерински заботливое старое существо греческого происхождения, и я, естественно, чувствую себя неблагодарным человеком из-за моей неспособности удовлетворить ее скромную просьбу. Пройдя по боковым улочкам, я добираюсь до хорошей дороги, собирая, между прочим, лишь небольшую группу достойных ранних пташек и двух katir-jee, которые пытаются следовать за мной на своих ушастых скакунах. Но, поскольку дорога с самого начала была ровной и гладкой, я сразу же обескуражил их коротким рывком.Полчаса я поднимаюсь по крутому склону, а затем наступает спуск в низину. Во время спуска по склону я встречаю группу призывников, собравшихся из соседних мусульманских деревень, по пути в Самсун, ближайший черноморский порт. В надежде на новую форму от султана, которая ожидает их в Константинополе, они одеты на время путешествия в тряпки, едва достаточные, чтобы покрыть их наготу. Они в восторге от своего отъезда в Стамбул и приветствуют меня шумной добродушной болтовней, когда я проезжаю мимо. «Человеческая природа везде во многом похожа», - думаю я. Существует совсем небольшая разница между этим полком оборванцев, который потряс меня этим утром, и хорошо одетыми солдатами кайзера Уильяма, подшучивающими надо мной, в тот день, когда я выезжал из Страсбурга.

Глава 16. Через Сиваскую долину в Армении.

Расстояние от Йозгата до большой деревни Коэне составляет шесть часов, поскольку здесь так принято измерять расстояние, или около двадцати трех английских миль. Но дорога в основном проходимая, и я въезжаю в деревню примерно через три с половиной часа. Сразу за Коэном развилка дороги, и mudir любезно посылает конного zaptieh, чтобы направить меня по правильному пути, из-за страха, который я не совсем понимаю по его пантомимическим объяснениям. Впрочем, я достаточно хорошо понял что дорога здесь оказалась отличной, и по ней можно катится, к радости всей деревни. Я рванул вперед, обогнав не очень бодрую животину zaptieh, и бодро покатился по правильной дороге в пределах их видимости, на расстоянии чуть больше мили от них. Вскоре после отъезда из Коэне мое внимание привлекает небольшое скопление цивилизованно выглядящих шатров, разбросанных по берегу бегущего ручья возле дороги, и откуда исходят радостные звуки веселья и музыки. Дорога по-прежнему наезженная, и я не спеша еду вперед, раздумывая, идти ли разведывать что это, или нет, когда несколько человек в праздничных нарядах