Шрифт:
Закладка:
— Если вы доктор, дружище, то должны понять, насколько это срочное дело. Я дошел, что называется, до ручки. Еще несколько часов, и будет поздно: тот Лонни Гилберт, которого вы сейчас видите перед собой, наверняка превратится опять в старого, эгоистичного, малодушного Лонни, каким он был прежде. В того Лонни, каким вы все его знаете. И тогда ничего нельзя будет исправить. — Сделав паузу, он переключился на другое:
— Транквилизаторы, говорите? А долго ли они действуют?
— Это зависит от больного. Четыре, шесть, иногда восемь часов.
— Что и требовалось доказать. Бедная девочка, наверное, лежит не в силах уснуть уже несколько часов, страстно желая, чтобы хоть кто-то навестил ее. Правда, вряд ли она ждет общества Лонни Гилберта.
Или вы забыли, что с тех пор, как сделали ей укол, прошло около двенадцати часов?
Он был прав. Уже давно отношение Лонни Гилберта к Джудит Хейнс привлекало мое внимание. Решив, что будет полезно узнать, что за вина угнетает Лонни Гилберта и что именно намерен он сообщить бедной женщине, я произнес:
— Позвольте, я схожу и взгляну на нее. Если она не спит и в состоянии с вами беседовать, то пожалуйста.
Лонни кивнул. В спальню мисс. Хейнс я вошел без стука. Ярко горела керосиновая лампа. Джудит лежала с открытыми глазами, почти с головой закрывшись одеялами. Вид у нее был ужасный, а бронзовые волосы лишь подчеркивали худобу и бледность ее лица. Обычно пронзительные зеленые глаза были словно подернуты пеленой, на щеках следы слез. Безразлично взглянула она на меня, когда я подвинул к ее кровати табурет, затем со столь же безразличным видом отвернулась.
— Надеюсь, вы хорошо спали, мисс Хейнс, — сказал я. — Как вы себя чувствуете?
— Вы всегда посещаете своих пациентов глубокой ночью? — спросила она бесцветным голосом.
— Нет, не всегда. Мы начали дежурить по ночам. Сегодня мой черед дежурить. Вам нужно что-нибудь?
— Нет. Вы узнали, кто убил моего мужа? — Она произнесла эти слова настолько спокойным и твердым тоном, что у меня возникло опасение, уж не прелюдия ли это к новому приступу истерики.
— Не узнал. Следует ли понимать, мисс Хейнс, что вы более не считаете Аллена виновным?
— Не думаю, что это сделал он. Я лежу без сна уже много часов, обо всем размышляя, и пришла к такому выводу. — По ее безразличному голосу и лицу можно было определить, что она все еще находится под действием успокоительного препарата. — Вы поймаете его, верно? Того, кто убил Майкла?
Майкл был совсем не такой плохой, каким его считали, доктор Марлоу. Нет, совсем не такой. — Впервые на ее лице мелькнуло бледное отражение улыбки. Не хочу сказать, что он был добрым или образцовым человеком, вовсе нет. Но он был мне нужен.
— Я знаю, — ответил я, хотя только теперь начал это осознавать. Надеюсь, мы доберемся до преступника. Найдем его. У вас нет на этот счет никаких соображений?
— Мои собственные соображения мало чего стоят, доктор. У меня-в голове еще туман.
— С вами нельзя было бы поговорить, мисс Хейнс? Для вас это не будет утомительно?
— Я и так говорю.
— Не со мной. С Лонни Гилбертом. Он хочет сообщить вам что-то важное.
— Мне? — В усталом голосе ее прозвучало удивление, но не протест. — Что же такое Лонни Гилберт намерен мне сообщить?
— Не знаю. Похоже на то, что докторам Лонни не доверяет. Я понял только одно: он причинил вам большое зло и хочет перед вами покаяться. Так мне кажется.
— Лонни хочет передо мною покаяться? — с изумлением произнесла Джудит Хейнс. — Нет, этого не может быть. — Помолчав какое-то время, она проговорила:
— Что ж, мне бы очень хотелось увидеть его.
С трудом скрыв собственное изумление, я вернулся в кают-компанию и сообщил не менее удивленному Лонни, что мисс Хейнс охотно встретится с ним.
Посмотрев ему вслед, я взглянул на Люка. Юноша спал как убитый, на устах его блуждала счастливая улыбка. Ему, видно, снились золотые диски. Потом я неслышным шагом подошел к комнате Джудит: клятва Гиппократа не запрещает доктору стоять у закрытой двери.
Мне стало ясно, что придется напрячь слух: хотя дверь была из бакелитовой фанеры, собеседники говорили вполголоса. Опустившись на колени, я прижал ухо к замочной скважине. Слышимость значительно улучшилась.
— Вы! — воскликнула Джудит Хейнс удивленно. — Вы хотите просить у меня прощения?
— Я, дорогая моя, я. Столько лет, столько лет я хотел это сделать. Голос старика стал не слышен. Затем он произнес:
— Как это гадко! Жить, питая неприязнь, какое там, ненависть... -Лонни замолчал. Спустя некоторое время продолжил:
— Нет мне прощения. Я знаю, он не мог быть настолько дурным человеком и вообще дурным. Вы же любили его, а разве можно любить безнадежно дурного человека? Но даже если бы его душа была чернее ночи...
— Лонни? — резко оборвала его Джудит. — Я знаю, муж мой не был ангелом, но и дьяволом не был.
— Знаю, дорогая моя, знаю. Я только хотел сказать...
— Да выслушайте же меня! Лонни, в тот вечер Майкла не было в машине.
Его и рядом с ней не было.
Я напряг внимание, но ничего не услышал. Джудит Хейнс прибавила:
— Меня тоже в машине не было. Наступило продолжительное молчание. Потом Лонни сказал почти шепотом:
— А мне дело представили совсем иначе.
— Я в этом уверена, Лонни. Машина была моя. Но не я ее вела. И не Майкл.
— Но вы не станете отрицать, что мои дочери были... не в себе в тот вечер. И вы тоже. И что вы сделали их такими.
— Я не отрицаю ничего. Мы все тогда перепились. Вот почему с тех пор я капли в рот не беру. Не знаю, кто виновен в случившемся. Знаю лишь одно: ни Майкл, ни я не выходили из дому. Господи, неужели я стала бы лгать, когда Майкла нет в живых?
— Нет, конечно нет. Но кто... кто же вел вашу машину?
— Два посторонних человека. Двое мужчин.
— Двое мужчин? И все это время вы скрывали их имена?
— Скрывали? Я бы так не сказала. Если мы это делали, то невольно.
Главное заключалось в ином. Всем известно, что мы с Майклом... Словом, преступниками мы не были, но готовы были взять от жизни свое.
— Двое мужчин, — машинально повторил Лонни, не слушая ее. — Двое мужчин. Вы должны их знать. Снова молчание, затем Джудит вымолвила:
— Конечно.
И снова тишина, приводящая в бешенство. Я даже дышать
