из своей собственной энергии, точнее, из отростка на своей ауре – большого непропорционального по сравнению к остальной «салфетке» отростка, где скапливается сила, она же магия. Нити, сделанные из такой энергии, куда более хрупкие и слабые, ими гораздо легче управлять, чем нитями на Гобелене. Чем больше у мага в запасе энергии, тем больше он может выпустить этих нитей, чтобы сплести заклинание. Каждое заклинание имеет особую формулу плетения, один единственный узелок может превратить заклинание лечения в проклятье болезнью, скажем. Но при этом не все заклинания доступны каждому магам. Оказалось, что у каждой силы есть свои особенности и это влияет на действие заклинаний. Есть маги-стихийники – как я, – у которых магия привязана к одной из сил и отлично работает в этом направлении. Есть темные маги, чья магия призвана уничтожать плетения. Есть целители или маги природы, их талант – созидание. Так же существует еще несколько групп магов, но они слишком редко встречаются – на каждый такой случай есть только по одному, редко по два примера. При этом каждый из магов, помимо особенностей своей магии, может выпускать из себя чистую силу, чистую энергию. Из нее плетутся любые силовые заклинания – заклинание толчка, например, или нить силы, на которой, как на электричестве, будет работать какой-нибудь механизм.

Все это было безумно сложно и очень опасно, но, если научиться, можно делать совершенно невероятные вещи… Алхимия, воскрешение, омоложение – все это оказалось возможным! Мне лишь не хватало умения и знаний, чтобы управлять своей силой в полной мере. А ее, как я поняла, у меня было не мало. То, что иногда меня становилось мало после трех-четырех огоньков – это просто неумение расходовать то, что у мен я есть. К моему телу была прицеплена прекрасная аура с огромным, просто гигантским ответвлением в стихию огня. Я была сильной ведьмой, но мне предстояло еще многому научиться.

Баловаться и экспериментировать с магией я не опасалась: я не пробовала ничего незаконного и темного, потому и пристать ко мне не должны были. Арланд, знавший о моих опытах, тоже не мешал мне.

С того дня, когда я увидела инквизитора за ритуалом, мы с ним избегали друг друга. В столовой, единственном месте, где я встречалась с ним регулярно, я старалась на него не смотреть, а он старался не смотреть на меня. Стоило мне увидеть его в коридорах, я тут же уходила куда-нибудь, а он не преследовал и шел в другую сторону.

Единственным местом, где мы иногда встречались и не разбегались в разные стороны, была огромная библиотека поместья. Арланд часто сидел там за одним из читальных кресел, а я приходила, ища новые книги по магии, которые смогла бы понять.

Как-то раз так вышло, что встретив меня, он нечаянно заговорил о книге, которую я взяла, и сказал, что она плохо написана и непонятна. Посоветовал мне другую, потолще и постарше. Мы поговорили немного о магии, я рассказала ему о том, что узнала, а он дополнил некоторые моменты, которые я так и не поняла. После того странного разговора мы разошлись и снова друг друга не замечали. Потом мы встретились в библиотеке еще раз, а потом еще… и каждый раз, когда мы там оказывались, мы разговаривали о магии и ни о чем больше. Мы могли увлеченно беседовать около часа, а потом разойтись и снова делать вид, что не хотим знать друг друга.

Конечно, с моей стороны это было безрассудно, торчать наедине с инквизитором и болтать с ним о магии, но я ничего не могла с собой сделать, и он, кажется, тоже.

Дошло даже до того, что я специально учила что-то очень сложное и непонятное, чтобы прийти в библиотеку, надеясь застать там Арланда, и попросить его все мне объяснить. И он каждый раз, как мы встречались, объяснял, так как знал о магии очень много… иногда мне даже казалось, что так много, как он, о ней вообще никто не знает.

Он разбирался во всех типах магии, знал стихийную, черную, светлую и даже несколько редких ее типов. Он понимал, как устроены заклинания, знал такие вещи, о которых не писалось в книгах, например, о вызовах и подчинении существ из других миров, демонов и духов. Он мог без умолку рассказывать о всех «волшебных» существах, как я их для себя окрестила, – драконах, ящерах, василисках, единорогах, о той же хаарь и прочих.

Помимо магии он иногда мельком упоминал многое другое. Он идеально знал законы этого мира, устройства власти, политику, экономику, религии… особенно религии! В верах и культах он разбирался так, как, наверное, странно было разбираться даже инквизитору.

Невольно я вспомнила, как в том склепе он оправдывал кровь из носа после своей молитвы. Он сказал, что он паршиво учится в Ордене и потому даже простые молитвы даются ему с надрывом. Но он лгал, бессовестно лгал! Он был прекрасно образован и, я бы не удивилась, если бы выяснилось, что он готовится выпуститься раньше своих соратников.

Но, к сожалению, в библиотеке мы встречались не каждый день. Иногда Арланд уезжал куда-то с Лореном, на встречи или по хозяйственным делам поместья, иногда они вместе отправлялись на целый день на охоту, а иногда Арланд просто безвылазно сидел в своей комнате по несколько суток.

Хотя, оно, наверное, было к лучшему. Дейку свои периодические исчезновения я объясняла посиделками с привидениями в одном тайном месте, и он верил, так как исчезала я не каждый день.

Чем все это время занимался сам рыцарь – мне было неизвестно. Видимо, у него очень хорошо все пошло с одной из служанок, потому что он не всегда ночевал в нашей комнате.

Про поиски нечисти и про то, что обещался отвлекать инквизитора, бравый рыцарь просто забыл.

Так прошел почти месяц, наступило лето, потеплело. Сад, где я работал, начал зацветать, моя работа в нем шла быстрее, мы с Леопольдом сходились все ближе, все чаще я заставала Арланда ждущим в библиотеке… Если не считать постоянных драк между Леопольдом и Маггортом, то жизнь была прекрасна, насколько она только могла быть такой. Левая рука шла на поправку.

Все это спокойствие в богами забытом поместье нарушило одно событие: в поместье пришла сумка писем, прочитав которые, все как с ума посходили.

Дело было в том, что скоро у Меви должен быть день рождения и на него она пригласила всех своих знакомых, так как подозревала, что это будет ее последний праздник. В пришедших письмах