повода приговорить меня к казни, как предсказала колдунья. Не правда ли, мсье Бонакэ? (Доктор не отвечает. Он встает и в волнении начинает ходить, видимо, обдумывая что-то очень важное. Мария едва замечает это и продолжает.) Да, все так и должно было случиться. Хотите доказательств, мсье Бонакэ? Когда герцогиня умерла на суде, мы с Клеманс подбежали к ней. Та-ким образом, мы еще раз все три собрались вместе, как собирались уже три раза, не зная друг друга: в первый раз у гадалки, во второй на балу в Опере, в третий у Анатоля на бульваре Bonne-Nouvelle. В последний раз мы должны были собраться в ассизном суде. Герцогиня умерла от отравления, и колдунья сказала ей: «Ты умрешь ужасной смертью». Клеманс Дюваль судилась за детоубийство, и колдунья сказала ей: «Тебя приговорят к позорному наказанию, с лишением прав». Меня обвинили в убийстве, и колдунья сказала мне: «Ты умрешь на эшафоте». (Со страшной улыбкой.) И колдунья явилась на суд, чтобы порадоваться своему предсказанию, потому что среди шума, вызванного смертью герцогини, Клеманс Дюваль и я, мы услыхали голос, говоривший нам: «Вот вы в последний раз собрались все втроем; вспомните улицу Сент-Авуа!» Как видите, мсье Бонакэ, не моя одна судьба сбывается по предсказанию; тут ничего не поделаешь. Но что же вы ничего не говорите? Вы рассердились на меня? Что с вами? Боже мой! Что с Вами?

Бонакэ (поднимая с мольбой глаза и руки к небу):

— Да, чем больше я думаю, тем сильнее подозрение переходит в уверенность. Да, вот где преступник!.. Мария, заклинаю вас, соберите ваши воспоминания, отбросьте все, что может смущать ваш рассудок, и отвечайте мне: уверены ли вы, что никто не подозревал беспорядочного поведения герцогини?

Мария:

— В отеле никому и в голову не приходило подозревать герцогиню: мы слишком хорошо приняли все предосторожности.

Бонакэ:

— Припомните получше. Не было ли какого случая, который заставил вас предположить, что, например, герцог подозревает свою жену?

Мария:

— Нет, он жил отдельно от герцогини, и они встречались только за столом. Впрочем, я припоминаю… но нет, это ничего не значит…

Бонакэ:

— Малейший факт важен! Ради Бога, говорите, говорите, что вы заметили?

Мария:

— Герцог никогда не выезжал вместе с женой; но Дезире мне говорила, что с некоторых пор он, против своего обыкновения, стал провожать ее в те редкие случаи, когда она выезжала в свет.

Бонакэ:

— Следовательно, это началось с того времени, когда герцогиня начала предаваться разгулу?

Мария:

— Да… Дезире так говорила.

Бонакэ:

— И что же? Герцогиня вам не высказывала своего удивления по поводу такой перемены в муже?

Мария:

— Не помню… впрочем, постойте… раз или два герцогиня говорила: «Не понимаю, что за фантазия вдруг явилась у герцога выезжать со мной? Он не сводит с меня глаз, точно шпионит за мной».

Бонакэ:

— А каков был до этого времени характер у герцога? Не изменился он с некоторого времени?

Мария:

— Нет, герцог оставался по-прежнему очень кротким, очень добрым ко всем, занимался только насекомыми, составлял из них коллекции.

Бонакэ:

— И вы все-таки и не думаете, чтобы герцог подозревал жену? Ради Бога, вспомните получше.

Мария:

— Нет, я ничего не помню.

Бонакэ:

— Боже мой! Боже мой, ничего!

Мария:

— Я в этом не виновата! С некоторых пор у меня такая слабая голова, и потом я стараюсь как можно меньше вспоминать.

Бонакэ:

— Умоляю вас, постарайтесь припомнить.

Мария:

— Зачем? К чему это послужит?

Бонакэ:

— Все-таки постарайтесь припомнить!

Мария (поднося руку ко лбу):

— Постойте! Действительно, герцогиня раз сказала мне: «Никогда бы не подумала, что герцог, со своим смешным лицом, может навести на кого-нибудь страх, а между тем он испугал меня».

Бонакэ (вздрогнув):

— Кончайте! Кончайте!

Мария:

— Герцогиня сказала: «Недавно утром я одевалась, сидя перед зеркалом. Герцог, против обыкновения, пришел ко мне, чтобы спросить, не передумала ли я ехать вечером на бал. Я отвечала, что не поеду. Я переменила намерение, потому что назначила свидание, ты знаешь кому, малютка (герцогиня так меня называла). Муж ответил на это с обычной кротостью и покорностью: «Хорошо, хорошо, мой друг». Но он забыл, что в зеркале мне видно было его лицо. И оно, всегда такое добродушное, вдруг приняло такое ужасное, почти свирепое выражение, что мне стало страшно, и я невольно быстро обернулась к нему. Но он нисколько не удивился, продолжал смотреть на меня с отвратительным выражением и точно шутя сказал мне: «Фи, фи, какая злая жена! Не хочет ехать на бал! А я с радостью хотел проводить ее!»

Бонакэ (вскакивая):

— Мария! Вы уверены, что это было именно так? Вы помните рассказ герцогини во всех подробностях?

Мария:

— Конечно. Но что с вами?

Бонакэ (дрожащим голосом):

— А когда герцогиня заболела, то герцог пришел в отчаяние, выказал себя заботливым мужем?

Мария:

— Да, он хотел вместе со мной ухаживать за герцогиней, быть при ней неотлучно. Это ей надоедало, но он так плакал, казался при виде ее страданий таким несчастным, что у нее не хватило духу прогнать его.

Бонакэ:

— И в ту ночь, когда вы во сне проговорились об эшафоте, о мести, кроме вас и герцога никого не было в комнате герцогини?

Мария:

— Да, никого больше.

Бонакэ:

— И он нашел яд в вашем комоде?

Мария:

— Он.

Бонакэ (в радостном опьянении):

— Боже! Благодарю тебя! Ты услышал меня! (Бежит к двери, стучит в форточку.) Отоприте! Отоприте!

Мария:

— Мсье Бонакэ, вы оставляете меня?

Бонакэ:

— Отворите же скорей!

Тюремщик (входит и тихо говорит доктору):

— Извините, милостивый государь, я встречал палача и шел вас предупредить, что уже четверть восьмого.

Бонакэ (с изумлением):

— Что такое говорит этот человек?

Тюремщик (тихо):

— Я говорю, что уже четверть восьмого, а назначено ровно в восемь. Надо вести бедную женщину на одевание.

Бонакэ (в ужасе):

— Боже мой! Слишком поздно! Я сойду с ума! Нет! Следователь здесь? Где смотритель? Ведите меня скорей к нему! (Марии.) Мужайтесь, надейтесь, ждите! (Уходит.)

Мария:

— Он не в силах проститься со мной. Бедный мсье Бонакэ! Я его понимаю!

Тюремщик:

— Милая барынька, не угодно ли вам идти со мной?

Мария (затрепетав):

— Ай!.. Уже!

Тюремщик:

— Нет, нет, барынька… еще нет, честное слово. Я бы сказал откровенно. Это… (Затрудняясь.) это просто маленькая формальность. Пойдемте.

Мария:

— Идем.

(Уходит с тюремщиком.)

LIV

Низкая комната в тюрьме. Мария сидит на стуле с привязанными за спину руками; палач обрезает ей волосы. Сбоку стоит священник с распятием. В глубине комнаты помощники палача, стража, жандармы.

Мария бледна, как полотно. Она кажется неподвижной и