Шрифт:
Закладка:
— Разве мы не говорили об этом?
— Мы кричали об этом и занимались сексом по этому поводу, но я не помню, чтобы мы действительно говорили об этом.
— Трахаемся, разговариваем… Они оба являются эффективными средствами коммуникации.
Я делаю глоток ее напитка.
— Послушай, все начинают завидовать. Это естественно.
— Я не ревную, — когда я бросаю на нее недоверчивый взгляд, она поднимает бровь, широко раскрыв глаза, и настаивает. — Серьезно, я не ревную.
— Я не верю тебе ни на секунду, — такая сорвиголова, как Грета, наверняка начинает ревновать. Возможно, я откровенничаю о проявлении моего маленького зеленого монстра, но я уверен, что у нее он тоже есть, даже если он дремлет.
Она разочарованно прищелкивает языком.
— Я говорю серьезно, Отис. Клянусь сердцем, надеюсь умереть, я никогда не буду ревновать, — затем выражение ее лица проясняется, и она грозит мне указательным пальцем. — Подожди. На самом деле, возможно, ты прав. Однажды я уже ревновала.
Я бросаю на нее высокомерный взгляд.
— Да? Когда?
Из ниоткуда появляется, Грета и встает передо мной на колени. Я поднимаю на нее глаза. Мое сердце замирает, напряжение, вызванное этим движением, ощутимо, когда она кладет руки по обе стороны от моего лица. Я поворачиваю голову, чтобы зарыться в ее прикосновения.
Затем, без предупреждения, она сжимает мои щеки. Я издаю неразборчивый звук, и она фыркает. Наклоняясь вперед, она запечатляет поцелуй на моей переносице, прямо там, где сидят мои очки, а затем еще один на моем лбу, от этого жеста все мое тело воспламеняется. Ее большой палец касается моих скул, чтобы на секунду приподнять оправу.
— Прямо сейчас. Я завидую очкам, — она позволяет очкам снова упасть мне на лицо. — Как так получается, что они всегда садятся тебе на лицо, а у меня была такая привилегия всего пару раз?
Глупость в ее комментарии застает меня врасплох, и из меня вырывается смех. Это выходит искаженным, так как она все еще сжимает мое лицо между ладонями. Румянец ползет вверх по моей шее. Я начинаю ненавидеть свои очки намного меньше.
— Можешь ли ты винить меня? — я хриплю, изо всех сил стараясь не забывать дышать.
Она отпускает меня, чтобы я мог нормально говорить. Мои руки опускаются на заднюю часть ее бедер, притягивая ее к себе. Она держится за мои плечи, выгибаясь всем телом навстречу мне.
— Они легче, чем ты, — поддразниваю я, безуспешно пытаясь быть игривой.
Она толкает меня в ответ, затем отталкивается от меня. Я смотрю, как она снова устраивается рядом со мной.
Я собираю наш мусор, прежде чем последовать ее примеру и лечь рядом с ней. Наши плечи соприкасаются друг с другом. Мое тело покалывает от желания обнять ее, обнять так, как я обнимал ее прошлой ночью. Но она смотрит в небо, и я не хочу нарушать безмятежность, которая снизошла на нее.
Некоторое время я просто смотрю на нее, ее глаза остекленели, лицо расслабилось. Я запоминаю очертания ее профиля, каждый изгиб и четкую линию. Сначала она выглядит неподвижно, но затем в уголках ее рта появляется проницательная улыбка. Она знает, что я пялюсь на нее, и, клянусь, она старается казаться еще более блестящей, лишая меня даже самых элементарных инстинктов. Когда я чувствую, что мои легкие вот-вот разорвутся, она втягивает нижнюю губу — эти потрясающие, пухлые губы и наклоняет голову в мою сторону.
Мой желудок сжимается, а слова любви обжигают горло, эхом отдаваясь в голове. Чтобы не напугать ее своими чувствами, я отрываю от нее взгляд и смотрю на небо, наконец-то способный сделать столь необходимый глоток воздуха, чтобы унять огонь, разгорающийся в моей груди.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я после комфортной тишины, того типа, который позволяет сердцу потянуться к другому, пересекая «душу мира», чтобы найти другого.
— Хорошо, — ее голос звучит не так самоуверенно, как обычно.
Нотки беспокойства звучат в моем голосе, когда я повторяю за ней.
— Хорошо?
— Да. Я просто… я на самом деле ничего не чувствую, — раздается шорох, и я поворачиваюсь, чтобы увидеть, что она смотрит на меня, положив руку на живот. Выражение ее лица задумчивое. — Я думала, что почувствую что-то, ну знаешь, великодушное, пока мы здесь, но я этого не чувствую.
— Это хорошо или плохо?
Она на мгновение втягивает щеки, затем пожимает плечами.
— Я не знаю. Думаю, это нормально.
Мой пульс учащается, а ладони становятся липкими.
— И это хорошо… верно?
Она отводит рот в сторону и кивает.
Я облегченно вздохнул.
— Ладно, хорошо.
Мы возвращаемся к тому, чтобы смотреть в небо, наклонив наши тела, друг к другу и лежим так в тишине. Это прекрасная ночь, сверкающие звезды ярко освещены за полотном из темно-синего, черного и фиалкового цветов. Цвета переливаются вместе в градиенте, однородные и в то же время отчетливые. Облаков нет, просто прекрасный вид на этот шедевр. Луна, тонкий полумесяц, яркая.
Я хочу сфотографировать небо. Я давно не видел, чтобы это выглядело так.
Я думаю, Грета, чувствует себя хорошо, сосредоточившись на конкретной звезде, которая тускнеет, светится и переливается. С ней все в порядке.
И это то, что имеет значение. Конечно, она не просто волшебным образом переживет смерть своего брата или вообще что-то почувствует, но это приходит со временем. Может быть, это не неизбежно и не скоро, но в будущем с ней все будет в порядке, и это то, чего я хочу. Я хочу, чтобы у нас с Гретой было будущее, такое, в котором она, наконец, сможет прийти на полный стадион и посмотреть игру — посмотреть на меня, на поле.
— Знаешь, что мне всегда было любопытно? — рассеянно говорю я.
— Я предполагаю, что есть много вещей, но о чем ты сейчас думаешь, принцесса?
Забавно, как ей всегда удается одержать надо мной верх. Также забавно, как сильно я обожаю это в ней.
— Мне всегда было интересно, почему ты выгнала меня в ту первую ночь.
— В ту первую ночь?
— День, на самом деле. Я приготовил тебе завтрак, а потом меня выгнали.
— Тебе интересно, почему я тебя выгнала? Все это время ты понятия не имел, почему я прошу тебя уйти после того, как ты сменил мне простыни, покормил мою кошку, провел ночь, приготовил мне завтрак, а затем предложил помыть мою посуду. Это, заметьте, произошло в течение четырнадцати часов после встречи друг с другом за пределами грязной домашней вечеринки…
— В нашем доме обычно
