Шрифт:
Закладка:
Пока Коршак ходил с Воскобойниковым на старый тоннель, пока был занят Домбровским, Стас, что называется, хлебнул гущи — побывал в рейсе: на машине Краюхина — туда, на машине другого водителя из той же бригады — обратно. В оба конца с грузом. Он договорился с Краюхиным, вернее, сам Краюхин, совершенно белозубо улыбаясь, крепкий парень, мужчина — косая сажень в плечах, с вальяжностью такой, какая бывает у чемпионов — борцов вольного стиля, сказал:
— В шесть ноль-ноль будем проходить вашу «Асторию». Будьте готовы — одежда там, фотоаппараты. Как в дорогу положено. А насчет продовольствия, культурных развлечений, не беспокойтесь. Вы поедете с Краюхиным. Только в шесть ноль-ноль. Я иду последним. Задержусь на минуту-две: больше не могу. Потом мне орлов моих не догнать. Договорились?
Краюхин говорил много, но точно в цель попасть не мог. Словно что-то еще хотел сказать, да не решался. Ему и хотелось, чтобы корреспондент понял это, не высказанное им, и побаивался.
Так подумал об этом Стас. Человек искушенный. Но все симпатии его уже заранее были отданы этому человеку. И Стас был уверен, что узнает в пути многое и о бригаде, и о жизни ее тут, и о работе. И представлял себе, как будет выглядеть материал в газете, как он скажет читателям о главном.
Без двух минут шесть «Астория» содрогнулась от ударной воздушной волны. Одна за другой на крейсерской скорости — семьдесят километров в час — с одинаковыми интервалами, словно какой-то странный, фантастический состав, пошли тяжелые машины Краюхина. Каждая с прицепом. У каждой в кузове и в прицепе груз, плотно укрытый, увязанный — без единого бряка.
Стас уже стоял на пороге, готовый в путь. И машины пошли мимо, унося своих водителей, которых он знал прежде, но теперь не смог узнать. Ни одного знакомого лица в мелькнувших перед ним боковых стеклах грузовиков — скорость, целенаправленность, работа изменили их до неузнаваемости.
Это были уже не те парни, с которыми он знакомился в общежитии, которых уже начал понимать и помнить, — Николай, Василий, Рудольф, Сергей, — это уже были знаменитые и недоступные в чем-то парни из бригады Краюхина.
И когда в клубах пыли, холодной, колючей от взвихренных мельчайших крупинок щебенки, песка и снега, круто тормознула и остановилась машина Краюхина и сам Краюхин, открыв сильной, ловкой рукой правую дверцу для своего пассажира, Стас был, что называется, «готов».
— Теперь держитесь и молчите, — сказал Краюхин. — Догонять будем.
Он явно рисовался, говорить в машине можно и на большой скорости — дорога была прочной, широкой, она уходила на север, туго и полого уводя влево. Стас принял это предложение — молчать. В машине работал хороший приемник, и музыка из него лилась такая дорожная, что молчание было незатруднительным.
А догнать ушедшую колонну было действительно не так просто. И грузовик набрал свои ускоренные восемьдесят не сразу — груз у Краюхина был солидный, И, как потом он сказал Стасу, с прицепом не просто работать: не просто идти на поворотах, не просто разгонять машину — надо слушать прицеп, надо все время представлять, как он там, за кормой, идет. И не каждый — даже опытный шофер — сможет водить автопоезд такой грузоподъемности. Тут особый навык нужен, особый образ профессионального мышления. И у Стаса возникло ощущение, что не машина держит дорогу, а сама дорога держит Краюхина, сама идет под колеса, а Краюхин просто сидит в кабине с дистанционным управлением и владеет дорогой, как, например, операторы, управляя прокатным станом. И место, когда откатились назад сопки, поросшие редколесьем, когда остались позади последние следы человеческой деятельности, — было ровное. Только изредка проскочит куст, рахитичная березка или что-то еще, что напомнит о скорости, и снова ощущение того, что ты находишься в неподвижной кабине. И Стас подумал, что это и есть высшее проявление скорости, высшее чувство движения вперед. Высшее состояние личности.
То, что пережил Стас в этой дороге, позволило ему быть щедрым. Он жалел немного Коршака и даже своего коллегу — Федора. Он охотно говорил о рейсе, понимал, что для него, для его работы, для его будущей книги о Настоящем Человеке, который живет сейчас, сию минуту, а не вчера и не когда-то в прошлом, не опасна его откровенность. Чтобы перебежать ему дорогу, они должны были бы прочувствовать все это сами. И Стас был убежден, что даже побывав в рейсе, они не смогут понять все это так, как понял он, ибо для той глубины понимания, которая была, как он считал, у него, необходима еще та слитность, то единение, та неразрывная взаимосвязь двух интеллектов, которая возникла в пути у него с Краюхиным. Правда, когда он ехал назад, его новый водитель, Рудольф, уже не показался ему интересным так, как интересен и несколько недосягаем был Краюхин.
— Ну, а если что-то случится с машиной и кто-то должен будет остановиться? — спросил Стас у Краюхина, когда впереди показался тонкий намек пыли — догнали наконец.
— Смотря что, — ответил Краюхин, все так же улыбаясь. — Во-первых, самые надежные водители, самые верные машины замыкают колонну. Во-вторых, какая поломка? Если серьезная авария — останется последний. Если мелочь, но надолго, — будет ждать, когда обратно пойдем.
— А зимой? Здесь зимы — ого-го! — изумился Стас.
— Зимы, — хмыкнул Краюхин. — Зимы бояться — сюда не ходить. Оснащение на этот счет имеется. Не пропадет. Слабаков не держим.
— Хорошо, — не унимался Стас. — Ну, а если беда у замыкающей машины?
Краюхин, уже очень серьезно и жестко сказал:
— Пусть неудачник плачет. Вот я и иду последним.
Жуть коснулась затылка Стаса, но ненадолго — настолько уверенно и спокойно сидел на своем рабочем месте этот надежный человек.
Стас рассказал об этом Коршаку так же спокойно и даже вяловато, потому что сам поверил в правоту Краюхина, в закономерность сложившихся на трассе отношений.
Но если вначале, оставаясь еще во власти пережитого в тоннеле, если еще некоторое время после того, как начался этот разговор, Коршак с мучительным трепетом думал о записях Домбровского, то теперь увлекся. И вдруг он начал понимать, как тесно все связано. И какие-то непонятные нити протянулись от тех промелькнувших силуэтов водителей колонны Краюхина к тому силуэту пилота
