Он отмерил ей две недели на размышление. Но первая уже прошла, и Урусов, не в силах спокойно спать и есть от переживаний, уже сегодня, двадцать седьмого числа, решил снова попытаться убедить Грушу. Он проворно убрал ее чулочек в ящик, закрыв его на ключ, и решил подняться на обед в свою спальню и вновь поговорить с девушкой начистоту.

Константин дико боялся предстоящего разговора и робел, словно мальчишка. Оттого, чтобы немного успокоиться, подошел к небольшому шкафчику, где стояло спиртное, и для храбрости выпил немного коньяку. Уже через четверть часа он появился на пороге своей спальни и прямо с порога заявил:

— Сегодня я пообедаю с тобой.

Груша сидела в кресле и вышивала. Она невольно подняла на князя глаза и увидела все то же недовольство в его взгляде, как и неделю назад, но еще в его глазах читалось страдание и страстное желание, которое он даже и не пытался скрыть от девушки.

Обед прошел в молчании. Груша почти не ела и все время отводила взор от лица Урусова, стараясь смотреть или в сторону, или в тарелку. Она чувствовала, что, если между ними начнется разговор, окончание его вряд ли будет хорошим. Константин тоже мало ел, но много пил коньяка. Груша считала каждую выпитую им рюмку и начинала дрожать все сильнее. Она прекрасно знала, что чем сильнее Урусов опьянеет, тем менее контролируемыми будут его действия. Пьяного Урусова девушка опасалась, ибо он становился диким и необузданным. Всю трапезу Груша ощущала на себе его мрачный горящий взгляд и ждала, когда же он начнет свою атаку на нее.

После того как Ульяна убрала поднос с остатками еды и закрыла дверь, Константин выпил еще рюмку и, не спуская взгляда с бледного лица Груши, тихо спросил:

— Ты подумала?

Девушка напряглась и, быстро встав со стула, отошла к окну, понимая, что сейчас разразится очередной скандал. Услышав шаги князя за спиной, она судорожно сглотнула. Тот приблизился к ней вплотную, и горячее дыхание опалило ее затылок. Задрожав от озноба, девушка замерла, страшась бури, которая явно надвигалась на нее.

— Что ты решила? — произнес Урусов уже громче и как-то зловеще. Груша молчала. Не в силах выдержать напряжения от ее близости в следующую секунду Константин алчно схватил девушку за плечи и, наклонившись, уткнулся лицом ей в волосы. — Ты так холодна со мной, малышка…

— Вы обещали мне вольную, — пролепетала она, понимая, что обратного пути нет, и ей надо быть сильной.

— Я уже говорил тебе, Грушенька… что дам ее тебе только перед алтарем в церкви. — Князь отстранился и выпрямился, но руки его по-прежнему властно сжимали ее плечи. — Ты думаешь, я не знаю, что с вольной ты вмиг сбежишь от меня…

— Насильно мил не будешь, — прошептала Груша и, тяжело вздохнув, взглянула на серые тучи, проносящиеся по бескрайней глади неба.

— Есть и другая пословица, душенька, — продолжил князь, лаская взглядом ее шею и манящие светло-медовые локоны. — Суженого на коне не объедешь.

— Вы не мой суженый, — воскликнула Груша и резко обернулась.

— Отчего ты так категорична? — спросил он и склонился над девушкой.

Его широкие плечи загородили почти все пространство перед Грушей. Константин не понимал, отчего девушка не хочет быть с ним и сталь его женой. Он не мог найти в себе ни одного изъяна. Еще с детства избалованный родителями, Урусов привык получать все, что хотел. И его мозг отказывался воспринимать то, что девушка, еще и крепостная, сама не желала такой завидной доли, как стать княгиней и возвыситься над своим простым происхождением. Константин никак не мог осознать, почему она упирается и мучает его своей холодностью. Ведь все было хорошо между ними. За своим эгоизмом и себялюбием князь никак не хотел разглядеть очевидных фактов: что некогда он принудил Грушу к позорному сожительству, а затем шантажировал вольной. И, естественно, теперь она не могла, да и не хотела быть с ним рядом и совсем не любила его. Но Урусов, больной от своей безумной страсти и любви, упорно не хотел этого замечать и, словно таран, шел напролом к своей цели. Все отрицательные ответы девушки и ее увертки казались Урусову лишь капризами, ибо он точно знал, что является лучшим кандидатом в мужья.

— Я не понимаю вас, князь, — начала увещевательно Груша, тяжело вздохнув. Смотря в его сверкающие глаза, она произнесла: — Вы красивы, богаты, знатны. Почему вы не найдете подходящую девушку-дворянку из вашего окружения? Зачем я вам? Отчего вы мучаете меня?

— Сердцу не прикажешь, душа моя, — проворковал Константин и притянул девушку к себе, намереваясь поцеловать. Груша начала отталкивать его сильные руки.

— Не надо! Не надо же! — вспылила она.

Но Урусов, казалось, не хотел слышать ее. С неистовым порывом он начал ловить ее губы, пытаясь поцеловать. Груша ощутила сильный запах спиртного, который исходил от него, и ей стало дурно. Она все время отворачивалась, а его горячие губы натыкались на ее щеки, волосы и лоб.

— Я так соскучился по тебе, Грушенька, — шептал он страстно.

— Отпустите! Вы же знаете, что я люблю другого! — взмолилась она, наконец вырвалась из его насильственных объятий и чуть отошла.

Груша, отчетливо увидела, как лицо князя смертельно побледнело, а глаза засверкали угрожающим темным пламенем.

— Ты опять?! — возмутился Константин и уже зло процедил: — Хватит все время повторять мне об этом!

— Вы мне противны, — процедила она непокорно и попятилась от него.

В следующий миг Урусов оскалился, словно зверь, и со всего размаху дал ей пощечину. От силы удара Груша рухнула на пол, на колени.

— Ты пожалеешь об этом! — прохрипел над ней Константин и стремительно выбежал из спальни.

Уже через четверть часа в комнату вошел Федор, первый приказчик, который теперь занимал место Елагина, и удрученно произнес:

— Простите меня, Аграфена Сергеевна. Но Константин Николаевич приказал мне отвести вас… — он замялся, не в силах произнести далее фразу.

— Куда? — вымолвила Груша, вперив несчастный взор в молодого человека, который как-то с болью и состраданием смотрел на нее в упор.

— Константин Николаевич приказал отвести вас на конюшню, — произнес он тихо, опуская глаза на свои руки.

— Я готова, — кивнула обреченно Груша, поняв, что Федор получил приказ выпороть ее.

Она послушно пошла за ним.

Слух о том, что будут наказывать бывшую любовницу князя, распространился по усадьбе с невероятной быстротой. Все побросали работу и немедля направились посмотреть на это зрелище.

Груша, молча, с высоко поднятой головой, прошла мимо набежавшей толпы дворовых и позволила Федору привязать себя к столбу, который находился рядом с конюшней.

Константин стоял тут же и пустым взглядом смотрел, как Федор привязывает девушку веревками за руки, подняв их вверх. Груша изо всех сил пыталась сдержать слезы, чтобы не показать окружающим, как она боится наказания. Но она знала, что другого выхода нет. Ибо прекрасно понимала, что больше никогда не отдастся князю по собственной воле. Еще когда шла за Федором к конюшне, Груша заметила, что среди дворовых нет Агафьи, и была рада этому. Она знала, что няня не переживет ее наказания и будет жестоко страдать.