1) выемчатые одноцветные эмали изготовлялись в Среднем Приднепровье в XI–XIII вв.; кроме Княжьей Горы, мастерские могли быть и в других городах (напр., Киеве);

2) часть продукции оседала в Киевском княжестве, где очень часты находки подобных вещей;

3) значительная часть крестиков с желтой эмалью направлялась в деревню и проникла в самые глухие углы различных русских княжеств;

4) район сбыта эмалей имеет протяжение с запада на восток — 1400 км, с севера на юг — 1300 км.

Поскольку речь зашла об эмали, уместно вспомнить широкое распространение глиняных писанок, покрытых многоцветным эмалевым узором (преобладает желтый цвет). Эти киевские писанки так же, как и крестики с желтой эмалью, находили широкий сбыт как в городах, так и в деревнях древней Руси. Часть их попадала даже в зарубежные страны совершенно так же, как и крестики с эмалью[928].

Третьим элементом стеклодельно-эмальерного комплекса, тесно связанным и с эмалью, и с поливной керамикой, является стекло.

Самая частая находка на древнерусских городищах — стеклянные браслеты, вырабатывавшиеся с конца X столетия. Центром их производства был Киев, где раскопками обнаружена мастерская по выделке стеклянных браслетов со следами массового производства в виде множества производственного брака и заготовок в большом количестве стеклянного теста. Перечислить места находок стеклянных браслетов — это значит дать полный список русских домонгольских городищ. От Дрогичина до Мурома и от Ладоги до Белой Вежи и Тмутаракани во всех слоях X–XIII вв. имеются в огромном количестве голубые, зеленые, желтые, фиолетовые, черные, топазовые обломки стеклянных браслетов. Район сбыта вполне соответствовал производственному размаху киевской мастерской[929].

Влияние какого-то столь же мощного производственного центра ощущается и при ознакомлении с ассортиментом древнерусских деревенских бус. Наиболее распространенные из них в XI–XII вв. — это стеклянные бусы с позолоченной или посеребренной прокладкой. Их ареал довольно близок к ареалу стеклянных браслетов. Возможно, что и местом их изготовления был тот же Киев.

Говоря о работе городских мастеров на широкий рынок, следует вспомнить о прекрасных трубчатых висячих замках с секретным вырезом (мастерская в Киеве), а также о тех литейных формах, в которых киевские ювелиры XII–XIII вв. отливали из меди и бронзы подражания золотым столичным украшениям, воспроизводя простым литьем кропотливую технику зерни и скани. То обстоятельство, что мастер с необычной тщательностью вырезывал на литейной форме сотни микроскопических углублений для ложной зерни и делал тонкую косую насечку для подражания филигранной нити, свидетельствует о том, что у него был расчет на долгую службу этой формы, расчет на постоянный налаженный сбыт своей литейной продукции.

Анализ деревенских вещей недеревенского происхождения, картографирование их, показывающее тысячеверстную разобщенность вещей, вышедших из одной мастерской, и, наконец, анализ самого городского производства — все это привело нас к интереснейшему вопросу древнерусской экономики, к вопросу о работе городских мастеров в XI–XIII вв. на широкий рынок сбыта, настолько удаленный от товаропроизводителя, что здесь и речи быть не может о работе на заказ.

В самом деле, где пределы допустимого территориального удаления заказчика от мастера, превышение которого ставит уже под сомнение возможность общения мастера и потребителя без помощи посредника? Ответ на этот вопрос может быть дан только в связи с точным, конкретным определением круга заказчиков.

Совершенно естественно, что возможность общения с мастером будет различна у крестьянки с берегов затерянной в лесах речки Рожай и у дочери или жены какого-нибудь князя. Если князь Мстислав Владимирович мог послать своего человека из Новгорода в Константинополь для украшения переплета книги, то у вятичской женщины того же XII в. была несравненно более скромная возможность заказать себе височные кольца у мастера-литейщика в соседнем поселке за 10–15 км. Поэтому простое сопоставление расстояний еще ничего не решает. В приведенном мною примере заказчик (князь Мстислав), отстоявший от мастера более чем на 2000 км, находится в более выгодном положении, чем заказчик, которого разделяло с мастером только 10–15 км. И греческий мастер в Царьграде и безвестный «льятель» дешевого серебра в земле вятичей одинаково выполняли работу на заказ.

Если мы возьмем район сбыта киевских энколпионов (рис. 123) и змеевиков (100–200 км), то мы непременно должны учесть, что этот сорт изделий распространялся только в городах; в деревенских курганах энколпионы и змеевики не встречаются никогда. А для провинциального боярства и дружины, тесно связанных с центром княжества (он же и центр производства интересующих нас вещей), расстояние в 100–200 км не представляло серьезного препятствия. Следовательно, и здесь можно допустить работу на заказ, хотя вполне вероятно и производство на рынок (рис. 122).

Рис. 122. Районы сбыта продукции деревенских и городских ремесленников.

1 — энколпионы, место изготовления — Киев; 2 — подвески с прорезью; 3 — подвески с позолотой; 4 — бусы «минские»; 5 — амулеты зооморфные; на карты нанесены ареалы вещей, сделанных одним мастером; место изготовления неизвестно; 6 — область распространения племенных типов вещей; 7 — район сбыта продукции одного мастера (ареал вещей, отлитых в одной литейной форме); 8 — приблизительный расчет количества замкнутых районов сбыта для всей области распространения вещей данного типа.

Рис. 123. Бронзовые кресты 1230 гг. (Киев).

Обращаясь к курганному (деревенскому) материалу, необходимо предварительно заметить, что излишне четкое двучленное деление всего русского населения XI–XIII вв. на городское и деревенское может несколько исказить историческую действительность. Мы забываем при этом о существовании «молодшей дружины», «дружины по селам», на протяжении XII–XIII вв. выраставшей в крупную политическую силу, дальнейший рост которой был надолго прерван татарским нашествием. Ее историческим представителем является «крепкий в замыслах» Даниил Заточник, а археологически она улавливается по сравнительно богатым и крупным курганам, расположенным среди деревенского кладбища рядом с курганами смердов.

Если произвести соответствующий подсчет городских вещей в курганах, то значительная часть их будет относиться именно к этому промежуточному слою младших дружинников, которые во многом еще связаны с деревней, но в то же время причастны и к городской культуре. Жены этих «молодших дружинников» заказывали себе украшения у местных деревенских ремесленников, но в то же время использовали и связи своих мужей с княжеским городом, откуда они получали изделия городских мастеров. Можно предполагать, что именно этот слой и был основным потребителем и заказчиком всевозможных имитаций. Имитация зерни и скани началась еще в X–XI вв., когда готовую городскую вещь оттискивали в глине и посредством простого литья деревенский серебренник мог выполнить заказ на изделие, которое имело сходство с настоящим городским.

Из приведенных мною примеров наибольшую связь со слоем младших дружинников имеют медные и позолоченные подвески, имитирующие зернь и скань