Шрифт:
Закладка:
Сразу бросается в глаза, что все доказательства участия Родзянко в заговоре сводятся к неизвестно на чём основанной или вообще ни на чём не основанной несомненности. Но если почитать воспоминания дворцового коменданта Николая II В. Н. Воейкова «С Царём и без Царя», то там на странице 117 можно прочитать: «21-го января (1917 года – Г. П.) члены союзной комиссии, с французским министром Думером во главе, были приглашены к Высочайшему обеду в Царскосельском Дворце. На время их пребывания приехал из Ставки в Петроград генерал Гурко, вызванный телеграммой Государя для замещения с 8 ноября 1916 года по 23 февраля 1917 года лечившегося в то время в Севастополе генерал-адъютанта Алексеева».
То есть, начальник штаба Ставки генерал Алексеев находился 9 февраля на лечении в Крыму, его не было даже в Могилёве. Оттуда в Петроград вызывался его заместитель Гурко. А Брачев уверяет читателей, что он в это время в Петрограде совещался с «заговорщиками».
Впрочем сторонники «масонского заговора» пишут ещё и не такое. Например, А. Виноградов в книге «Тайные битвы XX столетия» написал на странице 15: «Морозов, в частности, содержал (вместе с Горьким) ленинскую партийную школу на острове Капри. Он же дал сто тысяч рублей на организацию вооружённого восстания в Москве».
Этому Виноградову вероятно неведомо, что школа на Капри была не ленинской. Там читали лекции богостроители А. А. Богданов и А. В. Луначарский. А главное работала она в 1909 году. Между тем Савва Тимофеевич Морозов застрелился ещё 13 мая 1905 года. И поэтому не мог давать и 100 тысяч рублей на восстание в Москве в декабре того же года.
На странице 29 у того же Виноградова писано: «Шестого сентября 1911 года в Киевском драматическом театре двумя выстрелами в упор был смертельно ранен П. А. Столыпин». Виноградову даже лень узнать дату. Хотя покушение на Столыпина было 1 (14) сентября, а 5 (18) сентября он умер. И далее следует то же самое. На странице 81 Виноградов называет министра внутренних дел Протопопова премьер-министром, а двумя страницами ранее задаётся риторическим вопросом действовал ли Бьюкенен по указаниям правительства её величества королевы? То, что в 1917 году в Британской империи был на троне король Георг V ему вероятно неизвестно.
А некая Я. А. Седова в своей книге «Великий магистр революции», дописалась вот до чего: «Марксизм считает, что монархия в России погибла из-за своей отсталости, а она погибла из-за Гучкова», (стр. 189). То есть миллионы недовольных монархией рабочих, крестьян, солдат, либералов, офицеров, генералов, эсеров, большевиков и т. д. монархии свергнуть не могли. А мог только один Гучков.
Стремясь подогнать реальность к своим выдуманным схемам сторонники «разжалования» революции в заговор специально «забывают» то, что в эти схемы не укладывается. Например Д. Каптарь пишет: «Рано утром 28 февраля Николай каким-то образом выскользнул из-под контроля и на поезде поехал в Царское село». То есть он игнорирует свидетельство В. Н. Воейкова, что как только император пожелал ехать, так и поехал. И не каким-то образом, а самым обыкновенным. Вот цитаты: «Государь сказал… ввиду создавшегося положения Я Сам решил сейчас ехать в Царское Село и сделайте распоряжения для отъезда».
Я доложил Государю, что Он может сейчас же ехать ночевать в поезд, что всё приготовлено, и что поезд может через несколько часов идти в Царское Село… Около 12-ти часов ночи Государь Император со свитой прибыл на станцию в поезд… 28-го февраля Императорский поезд пошёл на Оршу, Вязьму, Лихославль». (В. Н. Воейков «С Царём и без Царя» М. 1994. стр. 126–127).
Военных раздражало, что император со своим бюрократическим аппаратом не могут обеспечить нужды армии, и поэтому им нравилась либеральная критика. На заседаниях Особого совещания по обороне под председательством Поливанова Родзянко и Гучков могли позволить себе почти любую критику в адрес правительства.
Либерализм военных объяснялся их недовольством правительством и самим Николаем II, о котором генерал Лукомский будучи заместителем военного министра говорил: «Мало ли что Государь находит достойным одобрения! Всем вам известна неустойчивость его взглядов».
Родзянко вспоминал: «Мысль о принудительном отречении царя упорно проводилась в Петрограде в конце 1916-го и в начале 1917 года. Ко мне неоднократно и с разных сторон обращались представители высшего общества с заявлением, что Дума и ее председатель обязаны взять на себя эту ответственность перед страной и спасти армию и Россию. Многие при этом были совершенно искренне убеждены, что я подготовляю переворот и что мне в этом помогают многие гвардейские офицеры и английский посол Бьюкенен». Гучков признал позднее: «Сделано было много для того, чтобы быть повешенным, но мало для реального осуществления, ибо никого из крупных военных к заговору привлечь не удалось».
Гучков действовал в контакте с масонами, но две эти группы были самостоятельными. Гучков был полон идей, но не имел средств для их осуществления. Масоны были очень осторожны. Устройство лож было рассчитано на организацию благожелательного диалога между членами. Меньшинство в масонских ложах не подчинялось большинству. Говорить о централизованной организации не приходится. Масон А. Гальперн вспоминал о ложе: «Главное, что я в ней ценил с самого начала, это атмосфера братских отношений, которая создавалась в ложах между их членами, – безусловное доверие друг к другу, стремление к взаимной поддержке, помощи друг другу». Наибольших успехов масонская организация добилась на парламентском поприще. По воспоминаниям самих масонов, их парламентская ложа стояла левее Прогрессивного блока.
А. Гальперн признает: «Революция застала нас врасплох». Рычагов для воздействия на ситуацию у масонов не было. Можно было обмениваться информацией с теми братьями, которые, подобно Керенскому, бросились в водоворот событий, можно было смотреть из окна на бунтующие толпы и печалиться, что революция свершилась не так, как мечталось.
Версия масонского заговора все-таки имеет некоторую основу. И масонский заговор, и заговорщические планы Гучкова существовали на самом деле. Только их влияние на развитие событий было незначительно. Решающую роль играли совсем другие обстоятельства. Во время войны обострился социальный кризис, сложившийся в России еще в начале века. В 1917 году ситуация вновь, как в 1904–1905 годах, стала революционной. Причины недовольства были теми же, что и в 1905 году – аграрный кризис, тяжелое социальное положение рабочих, отказ режима делиться властью с предпринимателями и интеллигенцией, военные неудачи. За время войны цены выросли в среднем в 3,7 раза. Фронт потреблял 250–300 миллионов пудов из 1300–2000 миллионов пудов товарного хлеба. Это пошатнуло продовольственный рынок. В обращении к царю председатель Думы
