«Мой послужной список это подтверждает», - медленно произнес Кэм, отводя взгляд.

«Но вы никогда никому не рассказывали?», - спросил Саймон.

«Я получил боевую рану, потому что поступил правильно во время перестрелки. Это не то, чем стоит хвастаться. Нужно просто полагать, что любой человек в такой ситуации поступил бы правильно, а не вознаграждать его за это.»

«Я понимаю. Последний вопрос. Когда вам вручили эту грамоту?»

Глаза Кэма расфокусировались.

«Два года и три месяца назад.»

«Похоже, это гораздо лучший пример вашего характера, чем несчастный случай десятилетней давности.»

Саймон пожал плечами.

«Протестую!», - крикнул Милтон.

«Отклоняю.»

Кэм опустился на ступеньку, его глаза искали мои, пока он занимал свое место. На его поджатых губах были написаны извинения, и я мягко улыбнулась ему, прощая то, что не требовало объяснений.

«Как он справился?», - спросила я папу, когда Кэм сел.

«Сильный конец», - прошептал он, - но огонь? Из-за пожара все закончилось вничью.»

Я не была уверена, что для победы над Ксандером достаточно ничьей. Трудно соревноваться с безупречным.

Глава двадцать пятая

Кэмден

Я не мог заставить себя посмотреть на Ксандера. Не во время его идеального свидетельства о его идеальной жизни с его идеальным выбором и идеально спланированным будущим. Не тогда, когда он только что бросил огненный шар мне в лицо.

Он использовал его против меня, а потом заявил, что я был отличным братом и сыном, просто заблуждался насчет того, что лучше для отца. В конце концов, меня не было десять лет, так что как я мог понять, какой уровень заботы ему нужен? То, что я вернулся три с половиной месяца назад, не могло дать мне представления о том, что будет лучше для отца.

Я никогда не испытывал ненависти к брату. Может быть, я немного завидовал тому, что он - ангел семьи, но никогда не желал ему зла.

Сейчас же мне хотелось снова выбросить его в окно бензоколонки, тем более что он тоже вспомнил об этом моменте. Даже с учетом обстоятельств, которые добавил Саймон, я выглядел мудаком.

Следующим был доктор, который рассказал о диагнозе «болезнь Альцгеймера», степени слабоумия и способности отца принимать решения. По его мнению, хотя он и способен принимать решения, касающиеся его повседневной жизни и ухода, он не в состоянии осознать влияние долгосрочных решений, принимаемых более чем в половине его дней.

Чем больше доктор говорил, тем больше отец волновался, переминался в кресле и качал головой.

«Ты уверен, что хочешь, чтобы твой отец находился здесь?», - тихо спросил Саймон.

Конечно, я не был уверен. Чем дальше продвигалось слушание, тем меньше я был уверен в чем-либо, включая моральные принципы моего брата.

«Доктор говорит, что сегодня он достаточно вменяем, по крайней мере, так было на утреннем слушании. Это его жизнь. Спросите его.»

Если Ксандер так уж хотел отгородить отца от принятия жизненных решений, то я мог хотя бы предоставить ему такой выбор.

Через несколько минут Саймон наклонился ко мне.

«Он говорит, что хочет.»

«Тогда позволь ему. По крайней мере, он никогда ничего не поджигал.»

Возможно, это единственный шанс сказать Ксандеру именно то, что он хотел, а свидетели привлекут его к социальной ответственности.

Как только док удалился, а отец направился к свидетельской трибуне, я оглянулся на Уиллоу.

Она ободряюще улыбнулась мне - не то, чтобы все было хорошо, но то, что она будет рядом, даже если что-то не так, было важным. Я не смог ответить, и ее взгляд смягчился в знак понимания.

То, что я оказался там, на трибуне, и мое военное прошлое было выставлено на всеобщее обозрение, лишь напомнило мне, что, хотя мы и знали друг друга на клеточном уровне, мы не выяснили всех подробностей тех лет, которые провели в разлуке. Но у нас еще будет на это время... по крайней мере, если так решил конверт, который передала мне Джули.

Я не стал смотреть. Только после того, как все закончится.

Саймон допрашивал отца, и у него это получалось на удивление хорошо. Его ответы были четкими и краткими, и он действительно выглядел вполне вменяемым. Мы не могли и надеяться на лучший день для этого.

«Арт, скажи мне, ты уверен, что хочешь получить разрешение на отказ от реанимации?», - спросил Саймон.

«Поскольку я вытатуировал его у себя на груди, я бы сказал, что очень уверен», - настаивал папа. «Это не твой выбор, Александр.» Отец повернулся, чтобы посмотреть на моего брата, и у меня сжался живот. «Я не ребенок. Я мужчина, который заслуживает права распоряжаться тем, что происходит с его телом.»

«Протестую», - воскликнул Милтон.

«Ты знаешь, что это неправильно», - продолжил отец, и теперь мой желудок скрутило от тошноты. «Я учил тебя, что нельзя связывать другого человека и насильно вводить в его тело то, чего он не хочет. Именно так ты поступил со мной!»

Толпа позади заговорила одновременно.

«Протестую!», - крикнул Милтон.

Черт. Он сходит с катушек.

«Вопросов больше нет», - закончил Саймон и сел рядом со мной. «Ну, если ничего другого нет, то весь город еще долго будет говорить об этом.»

Мои мышцы напряглись, когда Милтон подошел к отцу. Он начал с самого простого, с того, что, по его мнению, во всех остальных вопросах, кроме отказа, Ксандер был отличным опекуном. А отказ, это не вопрос злого умысла или халатности, а его мнение.

«Я считаю, что прямое игнорирование чьих-то пожеланий относительно собственного тела, это зло», - возразил отец.

«Согласен», - сказал Милтон. «Но вы уверены, что это ваши желания?»

«Уверен.»

Папа кивнул.

«Сегодня -