Шрифт:
Закладка:
Осторожно тронув жену за руку, Телль кивнул ей на те похороны. Фина посмотрела на них, потом на мужа. Она ничего не сказала, но слова тут были не нужны. Телль опустил голову.
— Пойдем другой дорогой, — попрощавшись с детьми, тихо предложила Фина.
В ту сторону, где сейчас хоронили, она старалась не смотреть. У ворот кладбища стояли военные, никого не пуская внутрь.
— Нельзя сейчас. Подождите полчаса, — говорил собравшимся у входа младший офицер, ничего не объясняя.
— А как же они? — показала на Телля с Финой женщина с тряпичной сумкой.
Офицер — как успел заметить Телль, это был младший лейтенант — проводил их с Финой недовольным взглядом.
— У меня приказ: не впускать, — ответил он женщине.
Потом, приходя на кладбище без Телля, Фина увидит рядом с той могилой еще несколько свежих захоронений. На них будут только таблички с фамилией, инициалами, годом рождения и датой смерти. Все это — ребята девятнадцати-двадцати лет, умершие в одни и те же дни.
На работе у Фины начотдела, который отвечал за явку на митинг в честь победы Нацлидера на выборах, похоронил ушедшего добровольцем сына. После того, как Нацвещание рассказало о сожженных карателями детях, тот бросил институт, отправившись на помощь восставшим. Как он погиб, отец не говорил, но Фина видела, что начотдела был не только подавлен, но и разочарован. Собрав с коллегами небольшую сумму наличными, Фина положила перед ним на стол конверт с деньгами. Начотдела отрешенно посмотрел на него, ничего не сказав. Он отправился домой со смены, а конверт так и остался на столе. На следующий день начотдела на работе не появился. Сообщили, что он сошел с ума.
Узнав об этом, Фина подумала, почему с ней и Теллем не произошло такого. Наверное, ее закалили годы в детдоме, где каждый день нужно быть готовым к худшему. И Теллю жилось не легче. Хотя, неизвестно еще, какой у Фины с мужем окажется старость. Пережитое может дать знать о себе, когда человек совсем беззащитен. Только вот будет ли она у них, старость?
По Нацвещанию каждый день в новостях шли репортажи с места боев. В одном из них, пока голос за кадром говорил про отбитую восставшими атаку карательных формирований, понесших большие потери, на экране показали у развороченной бронемашины раненого чужого солдата. Он неподвижно лежал на боку, лицо у него было черным от гари и крови. Склонившийся над солдатом человек с автоматом дал ему воды из бутылки.
"Как тебя зовут? Откуда ты?" — спрашивал человек с автоматом.
Раненный тихо назвал свое имя. Он умирал. Человек с автоматом поставил возле него бутылку, и Телль заметил на ней эмблему фабрики. Фина ее тоже увидела. Тяжелым взглядом посмотрела она на мужа, но ничего не сказала.
Саму Фину не отпускали глаза мужчины, убегавшего из поселка от обстрела вместе с другими мирными жителями. Он был в домашних тапках на босу ногу, в майке. С ужасом, горем и растерянностью мужчина смотрел из телеприемника на Фину, а на руках у него была маленькая девочка в окровавленном на животе платьице.
— Так не может быть! За что? За что? — сокрушалась Фина. — Жили себе люди, растили детей… Зачем?
Неужели мы, пройдя столько войн, так ничего и не поняли? И неужели Телль будет там, где творится такое?
— Зачем тебе надо туда идти? — в отчаянии бросила она мужу. — Что ты там будешь делать?
— Не знаю, — честно ответил Телль.
На проводы, которые ему устроили в цехе, он не пришел.
Прощание
Фина каждый вечер спрашивала мужа, когда его отправляют.
— Пока неизвестно, — всякий раз бодро отвечал Телль, неизменно добавляя: — может, и никогда.
Спрятать рюкзак с собранными вещами ему все же не удалось. Фина нашла его в шкафу под зимней одеждой, доставая чистое постельное белье. Выдернув рюкзак из шкафа на пол, она с укором глядела на мужа и ждала ответа.
— Это я заранее… — начал Телль, но Фина уверенно перебила его.
— Так когда?
— Сегодня.
— Сегодня воскресенье, — не поверив, уточнила Фина.
— Сегодня, — повторил Телль.
Рука Фины, державшая белье, опустилась. В ставших большими глазах блеснуло горе.
— И давно ты знаешь? — с трудом сдерживаясь, спросила Фина.
— Три дня.
— Почему ты раньше мне не сказал об этом?
— Ты бы ни одной ночи не спала.
— Я и так почти не спала.
Фина поглядела на рюкзак под ногами.
— Здесь все?
— Зубную щетку и бритву осталось.
— Теплые вещи взял?
— Да, — кивнул Телль, — и свитер, и носки.
— Значит, надолго, собираешься, — заключила Фина.
— Ну, как получится, — Телль пытался уйти от серьезности. — Может, послезавтра уже вернусь.
— А, может, и никогда. Сам себе ответь: что ты там будешь делать?
— Слушай, ну давай не сейчас, — попросил Телль.
— А когда? Когда я тебя больше не увижу?
Телль с чувством вины и жалостью посмотрел на жену.
— Да что со мной случится-то?
Но Фина словно не слышала его.
— Ну что ж, — смирилась она. — Когда поезд?
— Вечером, в восемь.
***
В автобусе до вокзала Телль с Финой ехали молча, держась за руки. Так, держась друг за друга, они прожили всю жизнь, и теперь их ладони должны были разжаться.
— Ты знаешь, я много думала — каким он будет, наш последний день вместе, — спустившись из автобуса, негромко сказала Фина. — Ведь все когда-нибудь бывает последний раз. Может, мы сегодня с тобой последний раз проснулись вместе, вместе сидели за столом, ехали на автобусе. И последний раз ты мне подал сейчас руку. А теперь это наши последние минуты вместе, останутся последние слова и последний взгляд.
Чтобы не заплакать, она поглядела на небо. Далеко-далеко за желтыми неподвижными облаками начинался закат.
— Иной раз просто невыносимо, — призналась Фина. — А поднимешь голову, посмотришь на небо вечернее — и понимаешь, что не все, наверное, так плохо.
— Не все, — согласился Телль.
Увидев, что муж нахмурился, Фина остановилась.
— С тобой все в порядке? — заботливо спросила она.
Телль повернулся к Фине.
— Я хотел попросить у тебя прощения, — собравшись с духом, сказал он. — Получилось, что я твою жизнь сломал. Был бы не я рядом с тобой, все сложилось бы у тебя по-другому. Не такой, как я, тебе нужен.
— Да ну… — небрежно ответила Фина. — Был бы нужен другой — был бы другой.
На обычно людном вокзале лишь несколько человек стояли у одной работающей кассы. Миновав их, Фина вышла на пустой перрон. Оглянувшись на мужа, который был на полшага
