— Как насчет того, чтобы опять побродить по лесам? — спросил я Фелипе. — Это очень хороший отправной пункт, и мы наверняка недалеко от мест, где живут чернокожие индейцы.

Фелипе ничего не ответил. С недавних пор он уже начал посвистывать — верный признак того, что он предвкушает конец бродяжничества в диких лесах, и страдальческое выражение, появившееся у него на лице и в опущенных плечах, ясно давало мне понять, что ожидать от него поддержки не приходится.

Добрые жители Анжелин дали нам мулов, на которых мы проделали следующую часть пути, и через день, спускаясь вниз по реке, мы достигли Нову-Оризонти — жалкой кучки хижин на берегу. В непосредственной близости к этому месту, в пойме реки, лежали остатки прекрасной деревни, погибшей в наводнение 1914 года. Здесь мы сделали передышку, и, как обычно, ни один из наших хозяев не захотел принять от нас плату. Предложить вознаграждение было равносильно оскорблению! И богатые и бедные повсюду одинаково хорошо принимали нас, и мне оставалось лишь рассыпаться в благодарностях и произносить обычное: «Dius lhe pague» — «Да воздаст вам за все Господь Бог».

В Жакаранде тучная негритянка приютила нас в самом грязном отеле, какой я когда-либо видел, и это еще мягко сказано! Небольшой, всего в 300 домов, городок процветал — он был речным портом алмазных россыпей Салобро, которые в свое время считались довольно богатыми, но теперь как будто истощились. Они много раз меняли хозяев, но с тех пор, как пришлось отказаться от рабского труда, стали не особенно доходными. Трудно сказать, какого происхождения местные алмазы — это относится и ко всем месторождениям бразильских алмазов. Они вымываются со дна рек, их находят вкрапленными в конгломерат, но, возможно, первоисточник их — вулканические трубки, ибо вся эта часть страны была перевернута вверх дном землетрясениями, в настоящее время забытыми. Восточная Бразилия была когда-то районом вулканической деятельности, и до сих пор здесь можно обнаружить кратеры вулканов.

Щетинистое волокно пальм пиасава, в изобилии растущих близ Жакаранды, используется для изготовления щеток, которые составляют основную статью торговли для всего района. Еще дальше вверх по реке можно видеть обширные расчистки, где раньше находились поселения индейцев племени айморе; в настоящее время севернее Жекитиньоньи уже не найти ни одного индейца айморе. Этот некрасивый, негроидного типа народ все еще держится на побережье и в лесных местностях штата Эспирити-Санту. Бразильцы его не тревожат, и он ведет независимый образ жизни.

От Жакаранды до Канавиейрас мы ехали в большой лодке с шалашом из веток в качестве каюты. Фелипе и три бразильца забились в эту каюту, и там было так душно, что я предпочел просидеть на крыше весь путь, несмотря на проливной дождь, раскаты грома, мокрую одежду и собачий холод.

Когда мы ранним утром приплыли в Канавиейрас и я почувствовал запах океана, меня охватила дрожь восторга. По мере того как рассветало, мачты и рангоут парусных судов все отчетливее вырисовывались на чистом медно-желтом небе. О самом городке мало что можно рассказать, в основном мне запомнилась грязь, заросшие травой улицы и многочисленные итальянские торговцы.

Отсюда Фелипе должен был вернуться в Рио-де-Жанейро, так как в дальнейших исследованиях, которые я намечал, лучше было обойтись без него. Однако он пожелал сопровождать меня до Баии на бразильской каботажной шхуне, капитан которой согласился провезти нас за десять шиллингов с каждого.

Чтобы сойти на берег в Баие, необходимы были удостоверения о прививке, и мы бросились на поиски доктора, который бы выдал нам такую бумажку после соответствующей обработки или без оной. Приемная доктора выходила на кухню и была полна плачущими детьми, собаками и мухами. Отмечалось какое-то семейное торжество, и доктор, в рубашке без пиджака, потрясал скальпелем и бутылкой с вакциной в такт треньканью банджо и гитар. Он тщательно стерилизовал скальпель, положил его на грязный стул и вымыл руки. Когда он произвел мне вакцинацию, его проспиртованное дыхание обволокло меня удушливым облаком. Этот же обряд был выполнен над Фелипе, и нам выдали удостоверения, на которые доктор расточил все свое искусство каллиграфии, снабдив свою подпись неизбежной rubrica, или вязью замысловатых завитушек. Когда мы открыли дверь и вышли на улицу, из-под наших ног врассыпную бросились цыплята.

Канавиейрас очень неудобный для навигации порт. Поперек входа в бухту протянулся мелкий бар, который очень опасно пересекать, если ветер дует с моря на берег. «Витория» — так звали нашу шхуну — при выходе из эстуария села на мель, и задержка оказалась вполне достаточной, чтобы в последнюю минуту принять на борт груз свежесодранных шкур в весьма пахучем состоянии. На судне находились пять матросов, кок, бой, две свиньи, две собаки, два индюка и две пассажирки, которые, также как и Фелипе, страдали морской болезнью с начала и до конца путешествия.

У шхун нет оттяжек, придающих устойчивость мачтам, и если все они проделывают такие же рискованные штуки, как наша «Витория», то просто чудо, что их рейсы оканчиваются благополучно. Нам удалось пересечь бар, и, взяв другой галс, мы стали выходить в море при сильном прибое и крепком встречном ветре, как вдруг, в самый критический момент, у нас унесло главные фалы. Фелипе и женщины валялись на койках, бесчувственные ко всему на свете, а на палубе творилось что-то невообразимое. Матросы метались взад-вперед, выкрикивая кому-то распоряжения, на которые никто не обращал внимания; зеленые волны перехлестывали через шхуну, и свиньи визжали что есть мочи, перекатываясь по палубе и попадая в шпигаты. Нам едва удалось обойти с наветренной стороны выступ берега при выходе из залива, и мы чудом увернулись от гряды коралловых рифов, грозно торчавших из волн у нас на траверзе. Благодаря энергичным действиям капитана — гигантского роста мулата — судно было приведено к повиновению, и в дальнейшем плавание шло без волнений.

По прибытии в Баию Фелипе покинул меня, и позже я слышал, что вскоре после возвращения в Рио он женился. Забрав в консульстве свою почту, я пересек гавань в направлении Кашуэйры и Сан-Фелиса — двух городов, расположенных друг против друга немного выше по реке Парагуасу, откуда в глубь страны ведет железная дорога, обслуживающая алмазные копи.

Конечной станцией в те времена была Бандейрэ-ди-Меллу, где я остановился в «Дона Лидия» — одном из самых лучших и чистых отелей, какие только попадались мне в Бразилии, к тому же с превосходным столом. Это было поистине восхитительное место, где можно было забыть