Но… Но кажется, что век XXI уже внёс столь громадные изменения в ментальную и духовную сущность нашего народа, что он сегодня уже совсем не прежний? Кажется, он начисто утратил целый ряд тех качеств, которые были присущи предкам? А в их числе и ту старинную, едва не детскую мечтательность?

Ведь нам давно пора признать, что русским, пожалуй, так и не удалось в полной мере сложиться в полноценную нацию. То есть мы не смогли в полной мере сформировать политические и культурные основы, несмотря на то, что к этим стараниям не раз обращались, а особенно системно и последовательно в век Александра III.

Но нельзя не согласиться с явным фактом того, что все эти попытки нивелировались и стирались самим нашим государством, якобы, ради целей единства империи (как царской, так и коммунистической). Достигалось ли это единство ценой утраты твёрдого русского начала? Увы, слишком часто не достигалось. Достаточно вспомнить и 1917-й, и 1989 годы с их «парадами суверенитетов». Ведь в те времена терялась верность империи не только со стороны её нерусских подданных, но и со стороны многих русских, явно утративших свою государствообразующую силу.

И сегодня история уже вполне бесстрастно фиксирует то, что наша империя на протяжении нового времени не раз терпела сокрушительные поражения, а формирование русской нации в лучшем случае всё ещё остаётся задачей будущего.

А мы, продолжая эту мысль, решимся спросить: а в сегодняшних условиях постепенного, но неуклонного стирания национальных различий и устранения национальных государств решение таковой задачи для русских реально или уже нет?

Сегодня мы не слышим оптимистического ответа на этот вопрос. А вот отрицательных (и вполне обоснованных…) услышим много. Юрий Поляков справедливо говорит, что сегодня государство снова воспринимает русских как «государствообразующий вакуум», в котором идут социально-экономические процессы разных других этнических групп.

А Ксения Мяло, ещё в 1993 году, в своей статье «Мы – народ», почти с безнадёжной ясностью осмелилась дать подзаголовок – «Войдут ли русские в XXI век?» Пояснив этот почти зловещий подзаголовок, она говорит, что русские затормозили своё формирование в качестве нации во имя создания «державно-российского, а затем и в особенности советского суперэтноса».

Но, соглашаясь с автором, мы не можем не признать, что оба суперэтноса (и российский, и советский) не выдержали испытания временем. И сегодняшняя попытка культивировать опять же «российский народ» едва ли может быть признана успешной.

И фактически Ксения Мяло соглашается с такой точкой зрения, задавая главный вопрос своей статьи: сумеем ли мы стать нацией? Или же превратимся в некий материал для создания иных наций и государств? Не угрожает ли нам сегодня опасность… завершить свою историю?

Мы понимаем, что перспективно мыслящие русские учёные видели эту опасность ещё в XIX веке. И особенно искренен и прям в таких размышлениях был… Н. Я. Данилевский. Он принципиально заявлял, что «всякая народность имеет право на самостоятельное существование, но лишь в той мере, в какой она его сознаёт и имеет на него притязания» (Имеем ли мы такие достаточные притязания?)

Нам уместно вспомнить, что книгу Данилевского одним из первых прочитал Александр III и всесторонне обдумал и оценил её, как теоретический базис для отстаивания «русскости» русских людей. Ю. Поляков подчёркивает, что Царь-Миротворец, совершенно разделяя взгляды политолога, весьма хотел поднять самооценку самого многочисленного народа своей империи и сплотить его вокруг династии и власти, чтобы русские помогали поддерживать стабильность существования империи. Кто после него с такой же силой и последовательностью занимался укреплением русских государствообразующих начал Российской империи? Никто. И никогда.

А каков результат этого? Может быть, всех резче (но и справедливей?) об этом сказал опять же Ю. Поляков. Приводим дословно: «Я утверждал и хочу повторить: русские в России, как этнос, пребывают ныне в некоем странном межеумочном положении, являясь в известной степени и народом по умолчанию, своего рода этническим эфиром, почти неразличимой субстанцией, в которой идут процессы формирования и развития других публичных, если хотите, этносов, населяющих нашу страну.

Этот “этнический эфир” всё более теряет этнические особенности и даже язык, который стремительно беднеет, наполняется англоязычными техницизмами. А разве утрата языка – это не самый прямой путь к полной ассимиляции, к безусловному исчезновению этноса?»

И ведь этот этнос (этот по Полякову – «этнический эфир») даже и численно очень быстро сокращается. Если перепись 1989 года зафиксировала в СССР 145 миллионов русских людей (из них в России почти 118 миллионов), то перепись послесоветская сообщает, что в России гораздо более скромная цифра, русские не досчитались своего племени целых 35 миллионов. Что можно сказать об этих исчезнувших миллионах? Можно и нужно сказать, что мы по печальному праву способны сегодня называться самым большим в мире разделённым народом и, может быть, столь же по праву и народом вымирающим?

И вымирающим не только численно, но и ментально культурно, духовно. Наш народ стремительно теряет как свой культурный суверенитет, так и историческую идеологию. И второе издание книги Ю. Полякова (осуществлённое в известной «коллекции Изборского клуба») выражает крайнюю встревоженность этим.

Современная реальность даёт автору этого авторитетного изборского издания слишком много оснований для крайне нерадостных и даже крайне резких высказываний об особостях русских и их судьбе. Даже известная русская отходчивость, всегда признававшаяся большим достоинством нашего национального характера, сегодня уже может быть признана серьёзным недостатком для народа, мало заботящегося о своей исторической судьбе. Ещё более грозной опасностью автор видит и хорошо известную склонность русских к ассимиляции, и уже из этого можно усмотреть опасность системного кризиса государствообразующего народа России.

Увы, всё это так. Наши национальные защитные качества очень недостаточны. Русские сегодня оказались почти беззащитны против мощного натиска так называемой «массовой культуры», валом валящей с Запада. В этом отношении мы резко и полностью уступаем многим народам Азии, Юга, Востока. Достаточно вспомнить, что в Латинской Америке (особенно в Колумбии и Венесуэле) среди молодёжи совсем не принята западная музыка. Культурная матрица этих народов на разрушена «массовой культурой» и почти вовсе не поддаётся её влиянию. Это в такой же мере присуще национальной кухне, рекламе, речи и всему жизненному укладу. Какие-нибудь подобные проявления можно видеть у нас?

Хуже того, даже в нашей литературе и нашей исторической науке мы найдём слишком мало ярких национальных проявлений. Даже за обращение к национальной тематике наш российский учёный легко может обрести клеймо «черносотенца», «красно-коричневого» или же «русского фашиста». И для него могут оказаться недосягаемыми ни научные степени, ни участие в пресловутых ток-шоу, ни зарубежные командировки.

И, наверное, уже потому смелых искренних голосов в защиту «русскости» русских сегодня