Запрос Московлевича остался в Югославии без последствий. Но этот же запрос получил неожиданный отзвук в событиях в соседней стране – Болгарии, и вызвал там целый ряд тяжелых и почти катастрофических потрясений. Вспоминая о них, мы можем смело сказать, что организация, пережившая их и не развалившаяся, уже этим одним доказала свое несомненное право на существование.

* * *

В самом конце 1921 г. закончилась переброска наших частей в пределы Болгарии.

Штаб 1-го Корпуса с генералом Кутеповым во главе расположился в древней столице Болгарии – Великом Тырнове. Штаб Донского Корпуса поместился в Старой Загоре, где имел местопребывание генерал Абрамов. В Софии были объединяющие центральные учреждения – военный представитель, управление снабжения и отделение штаба Главного Командования по Болгарии. Все части обоих корпусов, военные училища, лазареты – были разбросаны по всей стране.

Встреча наших частей была восторженная. На банкете, устроенном в Софии в зале болгарского офицерского собрания в честь генералов Кутепова и Абрамова, собрались высшие представители болгарской армии и общественности. В многочисленных речах выражалась радость по поводу того, что Болгария сподобилась великой чести – принять потомков героев Шипки и Плевны, и выражалась надежда, что воскреснет Россия и «как могучий дуб, покроет своим зеленым шатром свою младшую сестру». Начальник штаба болгарской армии, полковник Топалджиков сказал в своей приветственной речи, обращаясь к русским генералам: «Мы с вами, по-братски, рука об руку, будем идти вперед».

Командиры корпусов разъехались по домам, – и началась будничная обыкновенная жизнь.

* * *

Радостное начало стало быстро обволакиваться тучами.

Уже 17 февраля 1922 года начальник Софийского гарнизона полковник Личев передал приказание, чтобы русские офицеры, находящиеся в Болгарии, ходили без оружия. Оружие и пулеметы частей предлагалось передать на хранение в болгарские склады. Предложение это мотивировалось стремлением «избежать каких-либо оснований для вмешательства со стороны находящихся здесь военных представителей Антанты».

Вопрос этот был временно урегулирован сдачей некоторой части имевшегося оружия; однако причины этого распоряжения вовсе не основывались на требованиях Антанты, а лежали значительно глубже.

Готовилась Генуэзская конференция, та самая конференция, от которой ждали всеобщего признания советской власти. Представители советской России впервые выходили из своего зачумленного района на открытый путь европейских дипломатических сношений: в этом одном уже была такая победа, которая не могла не импонировать. «Завтра» могло перевернуть все отношения, сложившиеся «сегодня». Надо было подготовить все возможности – и в первую очередь правящая партия должна была пересмотреть свое отношение к коммунистам.

Отношения эти были достаточно попорчены. В конце 1919 г. и в начале 1920 г. болгарские коммунисты объявили всеобщую забастовку и хотели взять в свои руки власть, чтобы объявить в Болгарии советскую республику. Земледельческая партия Стамболийского вместе с народной партией Гешева и прогрессивной партией Данева составили коалиционное правительство и подавили восстание мобилизацией земледельцев, явившихся по вызову центрального комитета земледельческой крестьянской партии.

Эта сравнительно легкая победа дала основание земледельческой партии составить очень преувеличенное мнение о своей силе, что как раз совпадало с тем общественным предрассудком, который не изжит до сих пор и который состоит в убеждении, что для «демократической» партии и «демократического» режима не страшен коммунизм. В письме от 22 марта 1922 г. 1-й секретарь Болгарского посольства в Белграде г. Людсканов-Цанков, обрисовывая генералу Врангелю внутреннее положение страны, повторяет это модное и ходячее мнение. «Коммунисты в стране немногочисленны, – пишет он, – хотя хорошо организованы и располагают при посредстве Москвы материальными средствами. При трезвом характере болгар, идеи коммунизма не могут найти применения. Для нынешнего земледельческого правительства в Болгарии коммунисты совершенно не опасны».

Такое преувеличенное мнение о безопасности коммунистического яда привело к мысли о возможности безопасного использования их для своих внутренних и внешних целей. На внутреннем фронте – коммунисты годились для борьбы с общим врагом – «буржуазным блоком» (коалиция была нарушена и кабинет стал однородным), который после своего разгрома начал организовываться и становился уже опасным правительству. На внешнем фронте – блок с коммунистами мог дать неисчислимые выгоды в случае вступления советской власти в концерт великих держав. Возникла та пагубная склонность к игре с огнем, которая проводилась и проводится до сих пор целым рядом демократических правительств.

Но то, что до поры до времени сходило и сходит в демократических государствах с вековой историей, – было совершенно неприложимо к Болгарии. Чистые идеологи демократического флирта с большевиками не учли существенного обстоятельства: полной подкупности и продажности тогдашнего болгарского правительства.

После падения кабинета Стамболийского о корыстных действиях убитого премьер-министра было широко опубликовано новым правительством; к сожалению, я не имею под рукою этих документов. В дознании же, произведенном по поручению нового Министра Внутренних Дел специальной Комиссией «о злоупотреблениях и преступлениях земледельческого правительства в отношении контингентов Русской армии в 1922 г.», под председательством г. Добриновича, установлено, что «русское советское правительство…[53] подкупило: Райко Даскалова (Министра Внутренних Дел), Георгия Косовского (главного секретаря Министерства Внутренних Дел), Димитрия Мусганова (Начальника Жандармерии и Общественной Безопасности) и Станчо Трифонова (Помощника Софийского Градоначальника) с тем, чтобы они совершали в Болгарском Царстве противозаконные деяния, с корыстной целью, в пользу русского советского правительства, т. е. совершили преступление, наказуемые по ст. 146, 428, 431 Закона о наказаниях».

Председатель Совета Министров г. Стамболийский уехал в Геную и имел тесное общение с приехавшим из Москвы Чичериным. Флирт с большевиками переходил скорым темпом в блок, а блок – в прямое подчинение: у всех на глазах совершалась «советизация» Болгарии, причем совершалась она без переворота и восстания, а мирной сдачей позиций, и не при помощи штыков и пулеметов, а при помощи одного московского золота.

«Границы Болгарии, – пишет г. Добринович в своем обвинительном акте, – открываются для большевистских агентов, которые прибывают с целями шпионажа, пропаганды, разрушения и провокации. Первыми прибывает генерал Комиссаров – всем известный мошенник-провокатор… немедленно после него прибывает моряк Сергей Чайкин. Оба образуют шпионскую, конспиративную и провокаторскую группу, становясь открытыми советниками Даскалова. Комиссаров делается одновременно интимным другом начальника жандармерии, полковника Мустанова; каждый день оба совещаются в канцелярии начальника жандармерии. Чайкин – становится интимным другом помощника софийского градоначальника Станчо Трифонова, постоянно сидит в градоначальстве, как свой человек». К этой группе «присоединяются еще: Иван Дмитриевич Анисимов (полковник и член большевистского военного совета в Москве), начальник сети шпионажа на Балканах, Борис Николаевич Краснославский (Шапошников), Роберт Петрович Озоль[54], по прозвищу Барон, подписывающийся Ловягиным (убийца незабвенного болгарского генерала Радко Дмитриева), Семен Фирин (Гольдштейн), родственник Троцкого, Александр Грузенберг, Булацель, юнкер Володя – художник каллиграф, гардемарин Шурка, Филька, Юрий Грузин и Герман –