ленинизм отныне перешел на нелегальное положение, является запрещенным учением… Ошибки Сталина и его клики из ошибок переросли в преступление… Сталин объективно выполняет роль предателя социалистической революции»[1918]. Рютин и его соратники получили от 5 до 10 лет тюрьмы.

Американский посол в СССР У. Буллит в 1934 г. предлагал «излишних людей… миллионами переселять на незаселенные пространства в Сибири»[1919], по примеру царского правительства. Однако, как показал дореволюционный опыт, этот способ борьбы с аграрным перенаселением был обречен на провал[1920]. «Переселение должно быть вычеркнуто из числа средств разумного воздействия на крестьянское землепользование и хозяйство…, — приходил к выводу в 1915 г. видный экономист А. Кауфман, — И, во всяком случае, следует твердо помнить, что переселение не может ни на йоту ослабить переживаемый нашим крестьянством кризис»[1921].

Единственный выход, способный разрешить проблему аграрного перенаселения и одновременно обеспечить высокие темпы развития, давала лишь ускоренная индустриализация. Базой для нее, приходил к выводу в августе 1918 г. видный ученый либерал В. Гриневецкий, может служить только освоение природных богатств Сибири. Однако, «при перенесении предприятий на Восток… Для России, — предупреждал Гриневецкий, — в той или иной степени неизбежны будут весьма непродуктивные общественные работы»[1922].

Общественные работы для России были не в диковинку, они широко применялись в царское время. Для борьбы с голодом и пауперизмом, указывал в 1898 г. известный общественный деятель, издатель «Гражданина» кн. В. Мещерский, «Россия до зарезу нуждается в общественных работах», ибо «только в этом обязательном труде… спасение России»[1923].

Вот как описывал общественные работы во время голода 1911–1912 гг. А. Панкратов: «у насъ въ селѣ прудъ рыли, работало 28 человѣкъ… А къ пруду каждый день подходила толпа въ 500 человѣкъ и просила техника: «Дай, Христа ради, работы! Не умирать же намъ». А работа была такая, что «на весь вѣкъ калѣкой будешь. Проработайка съ 6-ти часовъ утра до 6-ти вечера съ пустымъ брюхомъ и на холодѣ! Безъ спины, безъ рукъ приходишь…»[1924].

Особенно возмущала наблюдателей 1911–1912 гг. спешная, случайная организация этих работ, и, как следствие, их бессмысленность и бесцельность. «Планъ общественныхъ, общеполезныхъ работъ, — приходили они к выводу, — долженъ быть выработанъ значительно ранѣе появленія голода»[1925]. На эту необходимость указывал еще в конце XIX в. кн. В. Мещерский, который предлагал дополнять общественные работы элементами централизованного планирования и развёрстки[1926].

По своей сути, ГУЛАГ представлял собой своеобразный аналог общественных работ, которые в те годы получили широкое распространение в США и Германии. Отличие заключалось в том, что если в эих странах они осуществлялись на добровольно-принудительной основе: в США отказывавшийся от общественных работ практически оставался без средств к существованию, а в Германии — вставал перед воротами концлагеря, то в СССР «общественные работы» изначально носили крайне ожесточенный принудительно-репрессивный характер.

Основные причины этих различий крылись, в цивилизационной и технической отсталости России, в крайней ограниченности ее Капиталов и Времени. «Испытывая острый дефицит в финансовых и материальных ресурсах», отмечает этот факт исследователь ГУЛАГа Н. Упадышев, сталинское руководство «осознанно пошло по пути компенсации недостающих источников за счет сверхэксплуатации, так называемого, «человеческого фактора»»[1927].

«Подобно тому, как в начале войны миллионами солдатских жизней удалось замедлить каток фашистского наступления и дать время эвакуированным заводам запустить на полную мощность производство боевой техники, подобно этому, — поясняют Л. Гордон и Э. Клопов, — на начальных стадиях форсированной индустриализации дешевый труд миллионов доиндустриальных работников — но преимуществу бывших крестьян или «заключенных — рабов» — оказался одним из средств замещения недостающего Капитала и квалификации»[1928].

Эти выводы подтверждает сопоставление динамики экспорта и доли заключенных в общей численности населения (Гр. 19): численность заключенных стала расти только с углублением Великой Депрессии, приведшей к обрушению мирового экспорта, и соответствующему сжатию источников необходимого Капитала. Значение внешней торговли определяется тем, предупреждал еще в 1925 г. Троцкий, что, «чем дальше, тем больше внутреннее хозяйственное равновесие будет поддерживаться работой экспорта и импорта»[1929]. Обрушение мирового экспортного рынка разрушило это равновесие. «Восстановление торговли, жизненного комфорта, простых экономических мотивов, — постулировал существующую закономерность, Дж. Кейнс, — не способствуют экстремистским доктринам насилия и тирании, являющихся детьми войны и отчаяния»[1930].

Гр. 19. Доля всех заключенных в общей численности населенияи экспорт из СССР, 1935 г. = 100[1931]

Заключенные стали основной силой для освоения новых, суровых и отдаленных территории Севера, Сибири и Востока России, куда даже под страхом физического принуждения ехать никто не стремился. В качестве примера немецкая исследовательница С. Шаттенберг приводит строительство Комсомольска на Амуре, которое началось с массового дезертирства добровольцев: С. Герасимов в своем фильме «Комсомольск» (1932 г.) показывает, как «корабль у пристани буквально трещит по швам от натиска желающих покинуть стройку»[1932]. Президиум ВСНХ еще в октябре 1929 г. указывал, на то что «ожесточенное сопротивление» отправке в провинцию стало «массовым явлением» и угрожает планам индустриализации периферийных регионов[1933].

Особенно остро стоял вопрос инженерных кадров. «Мы столкнулись с отказом инженеров ехать на работу…, — отмечал председатель ВСНХ РСФСР С. Лобов, — В частности, когда ставился вопрос о посылке в Северолес 30 человек, они мне прямо заявили: «Хоть из союза выгоняйте, лишайте нас работы, но мы туда не поедем!»»[1934]. «Не хотят инженеры ехать в провинцию, не хотят ехать из Москвы», — подтверждал Каганович, «кончают вуз и не хотят ехать в деревню, не хотят ехать на завод»[1935]. «В Москве, в Ленинграде, в Харькове они, — писал директор Кузнецкстроя о присылаемых к нему специалистах, — расценивали свой «добровольно-принудительный выезд в Сибирь, на Кузнецкстрой, почти как на ссылку»[1936].

«Руководители предприятий не видели никаких ближайших перспектив для создания условий, достаточных для удержания новичков на работе, — подтверждает американский историк Д. Харрис, — Они были склонны видеть решение проблемы в… использовании принудительной рабочей силы на работах в чрезвычайно суровых условиях, где «утечки» были особенно велики. Это и послужило основанием для расширения лагерной системы»[1937].

Основная причина этих «утечек» заключалась в том, что «в плане географических и физико-географических препятствий, — отмечает американский исследователь В. Моут, — на пути ее освоения Сибирь значительно превосходит Канаду и Аляску…»[1938]. Освоение и заселение Сибири, приходят к выводу Ф. Хилл и К. Гэдди «в царской России были просто невозможны, так как затраты на заселение, освоение и содержание такого огромного и холодного региона были слишком обременительны для рыночных сил»[1939].

Подобными климатическими условиями, ссылаясь на трактат Монтескьё «О