полагалось отменять. Ретрограды торжествовали. Однако не тут-то было. К моему восторгу, Коссов применил тактику, описанную в романе Мериме «Хроника времен Карла IX». Там буйные солдаты велят случайным встречным монахам окрестить цыпленка карпом, чтобы его можно было съесть в постный день. Коссов огласил спорный отзыв.

Там было сказано: «Таким образом, вызывает сомнение возможность присуждения степени доктора экономических наук. Возможно, следовало бы рассмотреть вопрос о присуждении степени доктора технических наук…»

Всем было известно, что это просто форма вежливости: совет не мог присуждать степень доктора технических наук. Коссов сказал: «Этот отзыв не является отрицательным. У оппонента есть сомнения. Для того и существует научный совет, чтобы рассматривать сомнения». Ретрограды громко возопили.

Коссов добавил: «А если у вас есть сомнения, то мы можем проголосовать по этому поводу». У него в совете было явное большинство. Защита успешно состоялась. В последней попытке Смехов спросил Борю: «Почему вы применяете к советской экономике зарубежные методы?» На это Боря достойно ответил: «Я применяю свои собственные методы, то есть наши, советские»[1000].

Для понимания нравов мы приведем и мнение сотрудничавшего со Смеховым[1001] Якова Уринсона, который, наоборот, оценивает его как «выдающегося экономиста», сразу занявшего «сторону математиков» в споре с деятелями традиционной экономики[1002]. О том же говорит некролог Борису Смехову в «Российской газете», подписанный видными либеральными экономистами: Яковом Уринсоном, Евгением Ясиным, Абелом Аганбегяном, Олегом Проценко и председательствующим на той защите Владимиром Коссовым:

Борис Моисеевич Смехов изучал реальную экономику, а не ее отображение в официальной статистике и партийно-правительственных решениях. Не случайно он пользовался большим авторитетом серьезных ученых и экономистов-практиков[1003].

То есть в данном примере описано типичное выяснение отношений в научной сфере СССР, где группировки манипулируют своим научным и организационным капиталом для продвижения своих единомышленников и блокирования увеличения капитала оппонентов. Но делается это, как правило, в «интеллигентных» и «культурных» формах и по процедурам, хотя стороннему наблюдателю иезуитский характер использования научных форматов вполне очевиден.

Как говорилось выше, каждая группировка была заинтересована во влиятельных патронах в партийной или как минимум государственной сфере, которые служили бы им политической крышей (а также источником информации, лоббистом в предоставлении льгот). За покровительство они расплачивались не только верной службой и идейной солидарностью, но и включением «крыши» в состав авторов учебников. Поскольку те издавались и переиздавались массовыми тиражами, это обеспечивало дополнительные и весьма серьезные доходы всем их авторам и «авторам»[1004].

Впрочем, конфликты между «группами» и отдельными персоналиями в них нередко носили острый и личный характер[1005]. Один из экономистов-практиков вспоминал о личной встрече двух хорошо ему знакомых. Они были постоянными оппонентами в вопросе о показателях эффективности капитальных вложений:

На одной из конференций в Государственном комитете по науке и технике, на которой я присутствовал, Л. А. Вааг с Д. П. Андриановым после резкой словесной перепалки, затеянной, конечно, Дмитрием Прокофьевичем, чуть было не снялись драться. Хорошо, что между ними оказался зампред комитета академик В. А. Трапезников, разведший весьма пожилых петухов в стороны[1006].

Декан факультета МЭИ Леонид Вааг был одним из многих «отцов» экономической реформы 1965 года[1007]. Вместе со своим соавтором, будущим академиком Дмитрием Львовым, настаивал, что для оценки эффективности надо оценивать показатель чистой прибыли. Заведующий кафедрой 5-го (экономического) факультета МАИ Дмитрий Андрианов считал, что для этого надо использовать показатель рентабельности. Этого было достаточно для столкновения[1008].

О реформаторских группах («товарниках») мы говорили выше, в этом разделе мы поговорим о наиболее влиятельных антиреформаторских группах — «антитоварниках», которых в некоторых публикациях именовали также «планомерниками» (от «планирования мер», «планомерного развития» или просто планирования)[1009]. Например, Воейков, писавший апологетический текст о Кронроде, под «антитоварниками» имеет в виду кафедру политической экономии под руководством Николая Цаголова в МГУ и кафедру экономических наук под руководством Ивана Кузьминова в АОН при ЦК КПСС[1010].

Николай Цаголов как лидер «антитоварников» в 1960-х годах

Первые зафиксированные дискуссии между «товарниками» и «антитоварниками» (планомерниками) относятся ко второй половине 1950-х годов[1011]. В начале 1960-х годов они проходили, например, в формате публикаций в журнале «Коммунист», экономический отдел которого возглавил выпускник экономического факультета МГУ Лев Вознесенский — племянник репрессированного главы Госплана СССР позднесталинского периода Николая Вознесенского и сын министра образования РСФСР, также расстрелянного по «ленинградскому делу»[1012]. Он сам прошел сталинские лагеря и после «Коммуниста» и длительной работы в аппарате ЦК КПСС и ведущим экономической передачи на Центральном телевидении закончил свою карьеру на должности главы информационного отдела Совмина СССР периода Николая Рыжкова. Лев Вознесенский был умеренным прогрессистом. В то же время его наследственная принадлежность к сталинской экономической элите явно делала его «своим» для многих «антитоварников»[1013].

Лидером «антитоварников» на тот момент был заведующий кафедрой политической экономии экономического факультета МГУ (1957–1985), бывший ученый секретарь Института экономических исследований Госплана СССР (1932–1937) Николай Цаголов, руководивший довольно значительной научной школой[1014]. Как многие «идеологические жрецы», он был прямым наследником духовного сословия дореволюционной России. Его отец был священником, который еще до революции переквалифицировался в юристы и окончил юрфак Московского университета. А, например, бывший глава той же кафедры (1943–1948) Константин Островитянов был просто сыном деревенского священника, и его первым местом учебы после школы была Тамбовская семинария. Так что Цаголов, как и многие другие «жрецы», унаследовал от старших родственников любовь к общей риторике и начетническому использованию «авторитетных источников»[1015].

Экономист Станислав Меньшиков, преподававший на кафедре Цаголова экономику капиталистических стран, описывает взгляды заведующего так:

Что касается его концепции социализма, то, согласно ее исходному положению, экономические преимущества этой системы могут быть реализованы только в условиях всеобщей планомерности, т. е. при централизованном планировании, некоторой самостоятельности предприятий и ограниченном использовании рыночных рычагов[1016]. Согласно этой концепции, планомерность возникала и даже прогрессировала при капитализме, проявляясь в планировании на уровне крупных концернов, отраслевых объединений и государственном регулировании. Цаголов был прав, полагая, что отсутствие централизованной планомерности поведет к перерождению так называемого рыночного социализма в капитализм[1017].

В изложении Льва Вознесенского ключевая идея Цаголова выглядит следующим образом:

Хотя Цаголов был противником, он был антитоварником, причем жестким… мы в «Коммунисте» опубликовали в порядке полемики его статью. Хотя это противоречило позиции экономического отдела «Коммуниста»… который стоял на проблеме товарного хозяйства социалистического рынка. <…> Смысл был такой, что если Маркс исходил из товара, причем рассматривал общественную сущность товара, то в