колёсиках. И такое, на котором можно вращаться. И включённую настольную лампу. Но самое-самое главное — гелевую ручку и пока что закрытую на немного листов тетрадь.

Она никогда не писала. Никогда не пробовалась в рисунках. Ничего из этого ей не близко — но и стол, и тетрадь и ручка не исчезают.

Так ли много времени до рассвета солнца? Да и так ли важно?

Гирлянды потухли. За окном хлещет дождь. А к утру — она твёрдо знает — и балкон, и стены, и весь-весь город будет пропитан его приятными запахами, а с теперь таких чёрных тяжёлых небес будет медленно падать снег.

Пробуждённая забирает каштановые пряди в два хвостика, садится на постель. Заплетает их. Сначала одна косичка. За ней — другая. Ей не нужно ни зеркала для этого, ни отражения. Она точно знает, как должна выглядеть. Равно как и то, что к утру её причёска опять изменится на привычную. Как и то, что и стол вот этот, и тетрадь, и лампа, скорее всего, исчезнут.

Обложка тетради в тёмно-лиловых тонах, укрыта цветами и бабочками. А на фоне, за ними — как будто приоткрыто оконце. Оконце в хорошо известный, такой родной, а сейчас — ещё и такой далёкий, некогда любимый, уютный, укромный лес.

Ты не любишь…

Я не люблю пустые пространства. Мне хочется заполнять. Мне неприятно смотреть на белый и чистый лист. Он в полосочках, которые по размеру идеально подходят, чтоб там появились буквы. Буквы, выведенные моей рукой. Из которых сложатся самые важные, самые главные для меня слова.

Я смотрю на открытое поле — и мне сложно. Самое сложное — это начать писать.

За всё время случилось так много! Где та точка, с которой всё вдруг пошло не так? Да и… Так ли не так?

Я, в принципе, рада, что здесь больше нет Белой Маски. А за Кобру с головой женщины… Да нет, не хочу о ней. Только что попрощались. Уже второй и последний раз.

Я откидываюсь на спинку стула, поднимаю глаза к потолку — и просто вращаюсь, наблюдаю за своей тенью, отброшенную тихим светом миленькой настольной лампы. Если бы я когда-нибудь действительно что-то писала, то точно б сказала: «Всё начинается с парка. С весеннего парка, аллеи. Светлой-светлой аллеи — и скамейки под сенью ивы. На этой скамейке, в лёгком горошистом сарафане сидит девушка. Она улыбается, держит в ладонях раскрытую книгу. Её глаза прикованы к строкам последней страницы. Последнее предложение… И она закрывает книгу». Да, вот так бы моя история началась!

Смотрю на страницу. Думаю. Беру чёрный маркер. Вывожу на полях: «Привет! Я — Мика!». Тут же зачёркиваю, замазываю. Нет, не с этого и не так. Да, точно — щёлкаю пальцами, между них появляется простая синяя ручка. Следом сами собой, из сознания выдавливаются тонкие, наклонные надписи, всё так же, за красной линией: «Да, всё именно так»…

… И Мика пишет, хоть и знает, что с рассветом эта тетрадь исчезнет. Да и не так уж важно: эти записи нужны лично ей. В этих записях картины волшебного лилового с синим леса. Того самого леса, куда её привела добрая Синяя Фея.

Синяя Фея… Рука не поднимается назвать её имя здесь.

Она такая смелая! Такая яркая! В ней куда больше решимости, чем когда-либо будет у Мики. Она смогла обрести свои крылья…

И… Что же, Мика сама здесь останется?

Пожимает плечами, откладывает гелевую ручку между листов тетради.

Некоторые вещи решаются быстро. И сразу. Сами собой.

Поднявшись из-за стола, пробуждённая вновь опускается на постель. Залазит туда с ногами. Кровать сейчас такая просторная, что даже неловко. Неправильно.

Укублиться в одеяле, свернуться калачиком. Найти под щекой подушку. Слушать всё ещё мерно стучащие звуки проливного дождя.

Новая белая вспышка, едва поспевающий за ней треск — и Мика закрывает глаза. Мысленно считает до трёх.

Продолжить?

Карамельки

1

— Чтоб приготовить карамельку, мне нужны: столовая ложка, бутылка воды и пакетик сахара. А ещё зажигалка. Без неё ничего не получится.

Зайчик Сатоши деловито поправил очки и окинул взглядом улыбчивых фей, сидящих вокруг него.

Все втроём по поводу готовки конфет решили перейти на балкон, чтоб не пропитывать квартиру запахами, сопряжёнными с процессом варева.

Синяя и Лиловая феи переглянулись, улыбнулись друг дружке. Тоши всё время описывает этот процесс, словно готовит конфеты для новеньких в первый раз. Но они-то не новенькие! Они так давно его знают, что и сами могут изготовить такие сладости.

— Кхм-кхм, — прокашлялся Зайчик, явно видя, что терял слушательниц. По этому поводу он упёрся лапками в пол, начал на них подпрыгивать, нервно вилять и высокими ушками, и жёлтым хвостом-бубончиком

— Да я услышала, — засмеялась Синяя Фея, толкнула зверька в плечо. — Приготовим твои карамельки. А потом поиграемся с ними, да? — улыбнулась лукаво рядом сидящей тихой Лиловой Фее.

А та и правда сидела тихая. Смотрела на подругу, на друга довольная — и как будто бы вся светилась. Лыбу давила широкую, большими глазами моргала, негустыми ресницами хлопала.

— Тебе нужно, — продолжила Синяя Фея, опять подтолкнув зайчика, — вот ты всё сюда принеси. А мы подождём, да? — подмигнула тихоне.

Сатоши недовольно замахал ушками, вертел носом и хмурился. Но в итоге всё-таки махнул лапкой.

— Ладно-ладно! Но вы сидите! Я всё принесу!

… И ускакал через порожик, обратно в зал.

За приоткрытой дверью угадывались черты Белой Белочки Леночки и лапы Волка Давайки, который как раз тянулся к её пышному хвосту.

Синяя Фея потянула за ручку, плотно прикрыв балкон.

Подружки наконец остались совсем одни.

2

— Я бы хотела тот мир, в котором мне не придётся хотеть.

Обе феи стояли, опираясь на перегородку балкона, спинами к светлому залу.

В небе гремели фейерверки, озаряли вечер россыпью-дробью семян зелени, медных монет.

— О чём ты? — спросила Лиловая, сложив голову набок, глядя искоса на свою подругу.

— Не знаю, — та шмыгнула носом, чуть зябко свела плечами. Вроде и улыбалась, а вроде — немного грустная. Скорее даже задумчивая. Смотрела как будто на город, а как будто бы — куда-то за горизонт. — Обычно, когда ты хочешь, то тебе, скорее всего, чего-то недостаёт. Вот я бы очень хотела такую жизнь,