Шрифт:
Закладка:
На его лице застыла легкая полуулыбка, пальцы дрогнули и отбили на подлокотнике кресла задорный ритм. Макс нахмурился и встал.
— Как снять печать? Где её величество Агнес? И где лорд Жаньи? У него ко мне давние счеты, не верю, что амарит просто сбежал и забыл обо всем.
— Осторожничаете? Это правильно.
— Так где?
— Боюсь, эта тайна уйдет вместе со мной завтра на рассвете.
— Я ведь могу и по-другому спросить, — угрожающе понизил голос Макс, позволив тьме качнуться на дне зрачков и полностью закрыть радужку.
— Можете, но я не отвечу, — осклабился Фердинанд.
— С вашим братом мы довольно быстро пришли к взаимопониманию.
— Только потому, что покойный герцог хотел вам открыться. Надеялся на моё милосердие или на помощь извне, не знаю. А вот Сюзанна оказалась для вас слишком крепким орешком, мэтр. Как и я.
Несколько мгновений Штрогге действительно колебался, не пустить ли в ход магию, чтобы пусть ненадолго, но стереть эту насмешливую надменность с холодного лица. Утихший было гнев поднялся изнутри, настойчиво требуяча раздавить, унизить, сломать, причинить боль. Даже если это ничего не даст, даже если ни один из ответов так и не будет найден.
Макс не стал этого делать.
Порывисто развернулся и вышел вон, понимая, что если не может победить чудовище в сидящем напротив человеке, то хотя бы не позволит себе стать таким же чудовищем.
***
Фердинанда привезли на площадь, едва солнце показало сияющий край из-за горизонта. Бывший король выглядел спокойным и уверенным в себе. Белый шелк рубашки, строгий черный мундир на военный манер, до блеска начищенные сапоги, волосы собраны высоко на затылке и перехваченные черной же атласной лентой.
Толпа, собравшаяся на площади еще в полной темноте и гомонившая сотнями голосов, притихла, глядя на то, как Фердинанд неторопливо поднимается на помост, принимает последнее благословение от жреца, отдает палачу с закрытым маской лицом туго набитый кошелек. Неторопливо расстегивает и снимает мундир, затем опускается на колени, глядя не просто мимо толпы — над ней.
Макс смотрел на лица аристократов, замерших чуть поодаль под крытым навесом. Интересно, сколькие из них в свое время приносил свергнутому монарху клятву верности? Старик-адмирал, члены трибунала, судейские, несколько вдов, потерявших мужей, отцов и братьев из-за провалившегося заговора. Карла и Камиллы видно не было, и это заставило Макса облегченно вздохнуть: хоть кто-то в этом сумасшедшем мире не воспринимал смерть, как очередную сцену затянувшейся пьесы.
Сюзанна замерла у самых перил. Бледная, холодная, затянутая в траурный черный с головы до ног. Рядом, склонившись к самому её плечу, стоял фон Кёллер и что-то нашептывал ей на ухо. Она не слушала. Скользила взглядом по толпе крепко сжимая пальцами запястье, наверняка горевшее от магии. Макс чувствовал ее тревогу, растерянность и острое одиночество, знал, что в эту ночь она наверняка не смогла уснуть, дожидаясь его возвращения.
Он не вернулся. Бродил по городу, погруженный в себя, вновь и вновь перебирая отдельные воспоминания: собственные и чужие, свежие и почти совсем забытые. Упорно продолжал стоять на промозглом ветру, глядя на мерцающий огнями город, пытаясь отыскать ответы на вопросы, заданные Фердинандом. И только сейчас, будто приняв окончательное решение, протолкался сквозь ряды зевак и стражи и, игнорируя косые взгляды, подошел к Сюзанне.
— Ты, — она порывисто развернулась, сдернула с руки черную кружевную перчатку и крепко сжала его ладонь, в глазах мелькнуло искреннее облегчение. — Ты все-таки здесь, слава всем богам! Я не хочу смотреть. Думала, что смогу, но…
— Смотри на меня.
Воздух вздрогнул от слаженного боя барабанов, блеснуло на солнце лезвие поднятого меча, все, кроме Макса и Сюзанны, развернулись к замершей на коленях фигуре.
Раздался резкий короткий свист, затем — глухой удар и слаженный вздох толпы. Барабаны смолкли, в наступившей тишине было слышно лишь бормотание упокойной молитвы. Сюзанна зажмурилась и низко опустила голову, скрывая блеснувшую в уголке глаза слезинку.
— Ну вот и все, — тихо произнес кто-то позади. — Дело сделано.
— Расступитесь, дорогу!
Зычный окрик, показывается Максу подозрительно знакомым, разбил оцепенение охватившее присутствующих. Макс повернулся, успев заметить, как на эшафоте разворачивают алое полотнище, закрывающее от взглядов толпы обезглавленное тело и пятна крови, и как сама толпа расступается в стороны, пропуская к месту казни фигуру, облаченную в черное. За ней, отстав всего на шаг и окруженная плотным кольцом стражи, следовала женщина, ведущая за руку мальчика лет трех.
— Дорогу королеве Лидора! Дорогу Агнес Дагмар Хельгорн!
Шедшая первой откинула капюшон и буквально хлестнула взглядом замерших под навесом людей, затем поднялась на эшафот.
— Откройте, — приказала ледяным тоном, кивнув на алое полотно.
— Ваше величество, — залепетал жрец, — вам не стоит…
— Это приказ. Или вы и меня короны успели лишить?
Палач молча поклонился и приподнял сперва полог, затем — накрытую тканью корзину. Агнес побелела, как полотно, пошатнулась, но устояла.
— Таков приговор трибунала, — веско произнес один из судейских. — Его вина доказана и признана десятками свидетелей.
— Да будет Солнечный милостив к нему, — королева дрожащей рукой осенила себя солнечным знаком. — Если на то воля богов, то кто я, чтобы с ней спорить?
Она дала знак накрыть тело, а затем обернулась к людям внизу:
— Жители Лидора! Я — Агнес Дагмар Хельгорн, урожденная Майер, принцесса Ванлиата и королева Лидора, не стану оспаривать законный приговор, как бы ни скорбело мое сердце о потере того, кто был моим законным супругом и вашим королем долгие годы. Кому, если не мне, знать, каким человеком был Фердинанд, какие непростые решения он принимал и как часто ошибался. Кому, если не мне, знать о последствиях и лишениях, которые обрушились на всех нас из-за этих ошибок, — её голос набрал силы и зазвенел, с легкостью добравшись до самых дальних уголков площади. — Все эти годы я старалась быть вам достойной покровительницей, милосердной и чуткой к чужим трудностям и невзгодам, но более всего мечтала подарить Лидору дитя, ставшее бы залогом стабильности и процветания королевства. Увы, боги распорядились иначе, забрав у меня всех, кого я любила, — она шагнула вперед, замерев на самом краю эшафота. — Однако Солнечный милостив:
