— По фронтовому опыту знаю, как он всякий раз пытался подменить своей особой Совет Труда и Обороны, Реввоенсовет Республики, всю Советскую власть и все командование фронтов. Очень даже не уважает коллегиальность — ни широкую, ни узкую. А чуть неокрепшие бойцы дрогнули — вместо воспитательной работы сразу децимация: расстрелять каждого десятого! Ну после таких методов обычно начиналось повальное дезертирство. А давно ли Троцкий ломал копья за «режим диктатуры партии»? Хорошо, что Ильич его осадил.

— Положим, в вопросе о профсоюзах Троцкий нас поддерживает! — горячо возразил Бубнов.

Валериан Владимирович поглядел на него с усмешкой:

— Это не Троцкий вас поддерживает, а вы его поддерживаете! Всю эту кутерьму с профсоюзами затеял Троцкий. Затеял, используя наши трудности, экономические и всяческие. Вопрос о профсоюзах надуманный, искусственный. Троцкий прекрасно знает о том, что рабочий класс качественно ухудшился, растворился в массе непролетарских элементов, которые легко поддаются влиянию мелкобуржуазной стихии. А мелкобуржуазная стихия и есть та лужа, в которой вылупился головастик Троцкий. Думаешь, я не знаком с его платформой, которую он выдвинул недавно на заседании коммунистической фракции на Всероссийской конференции профсоюзов? Успел познакомиться, так как всегда пристально слежу за ним, чувствуя его антипартийную натуру. И недавнюю брошюрку его читал. Объясни, пожалуйста, вот что: Троцкий требует перетряхнуть руководство профсоюзов, «встряхнуть союз так, чтобы посыпались остатки». Можешь перевести на нормальный язык: «...чтобы посыпались остатки»? Какие остатки, куда посыпались?

— Не придирайся к слову. Ну сказано неуклюже, но суть ясна: он хочет укрепить профсоюзы, очистить от вялости или, как он выражается, «перетряхнуть» их, «завинтить гайки», сделать профсоюзы «проводниками революционной репрессии».

— А зачем репрессии?

— Иначе не заставишь людей работать — все разболтались, отбились от рук, торгуют зажигалками, а фабрики стоят. Нужно усилить политику военного коммунизма, милитаризовать профсоюзы. Навести военно-революционный порядок.

— Мне импонирует твердость Льва Давидовича, — вмешалась в разговор Варвара Николаевна, до этого молчавшая. — Он предлагает наши офицерские курсы расположить в районах главных очагов промышленности, чтобы каждый слушатель таких курсов мог превратиться в офицера и руководить промышленностью данного района. И таким образом данный округ с заводами в центре явится в то же время и промышленным, милиционным округом, и милиционной дивизией. И по мере того как наша армия будет приспособляться к хозяйственной жизни, она впитает в себя элементы милитаризации.

— Остроумно придумано! А зачем?

— На этот вопрос достаточно ясно ответил Бухарин: главный метод социалистического строительства — внеэкономическое принуждение. Андрей Сергеевич прав: все отбились от рук, превратились в мешочников. Рабочего класса сейчас, по сути, нет. Он развращен войнами, разболтался. Только профсоюзы, беспартийные профсоюзы могут собрать его в кучу. Но для этого Троцкий предлагает укомплектовать профсоюзное руководство надежными людьми, такими как в Цектране.

— Одним словом, своими людьми, троцкистами. Забрать в свои руки профсоюзы, сделать их новой силой, враждебной партии. Простите, что перебил.

— Пока мы не поймем, что авангардом рабочего класса являются профсоюзы, а не партия, мы не сдвинемся с места, — сказала Яковлева, никак не реагируя на реплику Куйбышева. — Да, да, профсоюзы! Партия слишком злоупотребляет мудрой осторожностью, прибегает к помощи спецов, пользуется навыками и приемами капиталистического способа ведения производства и хозяйства. А нам нужен форсированный марш на коммунизм! Так считают и Коллонтай, и Шляпников, и Медведев, выступающие о профсоюзах как «рабочая оппозиция».

— Оппозиция кому? Ленинцам?

Яковлева несколько смутилась.

— Не следует себя абсолютизировать, — сказала она. — Деление на сторонников Ленина и на сторонников Троцкого мне кажется вредным. Ориентируясь на ту или иную личность, мы подтачиваем основы демократического централизма, за который так ратует Андрей Сергеевич. Не лучше ли поставить вопрос по-иному? В переломные моменты — а такой момент наступил сейчас — каждый имеет право на собственное мнение, вправе не подчиняться воле формального большинства. Тем более такое право должно быть предоставлено группировкам, фракциям, определенным кругам, назовите их как хотите. Ведь важна истина. А она может родиться лишь в заинтересованном споре. Кое-кто пытается изобразить дело таким образом, будто и «децисты», и «рабочая оппозиция», и другие группировки возникли не потому, что приспело им время выявить себя, а по злому умыслу Троцкого, пытающегося объединить оппозиционные силы и противопоставить их сторонникам Ленина. Тут я целиком поддерживаю Бухарина: нужно примирить сторонников Ленина с троцкистами. Это своего рода «буферная» группа, и я вхожу в нее официально.

Вынув из мешка огромную зеленовато-желтую дыню, Валериан Владимирович неторопливо вытер ее полотенцем, разрезал на ломтики и выставил на стол.

— Ешьте, дорогие гости! Как говорит мой друг Файзулла Ходжаев, глава бухарского правительства: «Гость старше отца». Кого гости посещают, у того котел не пустеет. А Сергей Миронович Киров любил говорить: «Легче принять в гости пятнадцать конных, чем одного грудного ребенка. А если их два — беги из дому».

Бубнов с подозрением взглянул на него:

— Ты нас принимаешь за младенцев? Что-то ты помалкиваешь. Раньше, бывало, с тобой и спорить никто не соглашался: всех логикой забивал, как драчливый петух. А тут помалкивает себе, мотает что-то на ус, а что — в толк не возьму.

— Мой друг Турар Рыскулов, который, благодарение аллаху, освободился от своих националистических грешков и снова у власти в Туркестане, в подобных случаях говорил: «Когда кошка плачет, мыши притворяются сочувствующими». Плачущая кошка — это Троцкий, а мышки — это вы: ты и Варвара Николаевна. Ну Коллонтай, Косиор, еще десятка два заблуждающихся, но честных членов партии. Троцкий с Бухариным обставили вас, как последних простаков.

— Каким же это образом?

— Сыграли на вашем революционном максимализме. На пошлых псевдореволюционных словечках вроде «осоюзивание» государства, «огосударствление» профсоюзов и тому подобное. Вы забываете, что Троцкий живет вне политического времени и вне политического пространства, он «всегда равен самому себе»: виляет, жульничает, позирует как левый, помогает правым, пока можно. Вы думаете, годы Советской власти и гражданской войны его перевоспитали, сделали более советским? Как бы не так. Он плачет, потому что понимает: время его подходит к концу. Не за пролетариат он слезки льет. Ему до пролетариата никогда никакого дела не было и нет. Пролетариат для него — «серая масса», «ленивые животные». Трудности, как бы велики они ни были, мы преодолеем. Вот чего боится Троцкий. Пока существуют трудности — существует Троцкий: можно натравливать массы на партийное руководство, обвинять Ильича во всех грехах смертных, намекая при этом, что, если бы во главе государства, партии был он, Троцкий,