Одним из великих качеств Линкольна как президента была его способность выражать сугубо военные цели сжатым стилем. «Наше народовластие часто называют экспериментом, — говорил он Конгрессу 4 июля 1861 года. — Наш народ уже успешно прошел два его этапа: учреждение и организация управления. Настало время успешно освоить и третий: защиту от невиданной по масштабам попытки разрушить это народовластие изнутри… Проблема выходит за рамки судьбы Соединенных Штатов. Она касается всего человечества; вопрос в том, может или нет конституционная республика или демократия… защитить свою территориальную целостность от внутреннего врага»[626].

Флаг, Союз, Конституция и демократия — все это были символы или абстракции, однако их было вполне достаточно, чтобы пробудить стремление сражаться и погибать ради них. Южане также сражались за абстракции: суверенитет штата, право на отделение, Конституцию, как они понимали ее, концепцию южного «государства», отличного от американского, чьи ценности были извращены янки. Луций Квинт Цинциннат Ламар из Миссисипи сказал в июне 1861 года: «Слава Богу, у нас наконец есть страна, страна, в которой мы можем жить и за которую можем молиться, сражаться и, если потребуется, умирать». Подчинение деспотизму, — соглашались с ним ризывники из Северной Каролины и Джорджии, — означало бы «попадание в рабство и гибель». Другой северокаролинец «желал бы отдать жизнь для защиты родины и семьи»: «Лучше умереть, чем видеть, как янки распоряжаются моей страной». Его желание сбылось при Геттисберге[627].

Хотя позже южане и возмущались, что северная пресса именует войну мятежом, во время войны многие из них с гордостью называли себя «мятежниками». Один новоорлеанский поэт через месяц после захвата Самтера написал такие строки:

«Мятежники» — вот это славное имя

За нашу свободу погибших отцов,

А юность прославит делами своими

Имя это во веки веков.

Джефферсон Дэвис неоднократно повторял, что южане сражаются за то же самое «священное право на самоуправление», за которое сражались их предки времен Войны за независимость. В своем первом после падения Самтера послании Конгрессу Дэвис делал упор на том, что Конфедерация «не стремится завоевать, присоединить или вынудить пойти на уступки те штаты, с которыми мы недавно состояли в Союзе. Все, что мы требуем, это невмешательство в наши дела»[628].

Обе стороны были убеждены, что сражаются за сохранение республиканских свобод, однако последняя фраза Дэвиса («Все, что мы требуем, это невмешательство в наши дела») обозначала реальную цель войны со стороны Конфедерации: защиту от вторжения. Считая федералистов вандалами, стремящимися разграбить Юг и освободить рабов, многие южане истово верили в то, что сражаются, чтобы защитить свой дом, очаг, жен и сестер. «Наши солдаты должны побеждать, иначе они потеряют свою собственность, страну, свободу, словом, все, — гласил дневник одного современника. — С другой стороны, враги, проиграв войну, могут отступить в свой край и по-прежнему владеть всем тем, чем владели и до войны». Юный англичанин, эмигрировавший в Арканзас, добровольцем вступил в армию Конфедерации на волне энтузиазма, охватившего его после встречи с вербовщиками. Позже он писал, что его друзья-южане «говорили, что лучше погибнут, чем останутся в живых и увидят, как торжествующий враг разоряет их дома и церкви». Женщины в южных штатах оказывали на мужчин огромное давление, требуя от них записаться добровольцами. «Если мужчины не поспешат в бой, женщины клялись выйти сами и встретить вандалов-янки лицом к лицу. В краю, где женщина была для мужчины божеством, такие слова означали, что они стали одержимы войной»[629]. Один из жителей Виргинии жаждал «оказаться в первых рядах первой бригады, отправлявшейся сражаться с захватчиками, оскверняющими священную землю моего любимого штата своими нечестивыми шагами». Другой южанин, попавший в плен вскоре после начала войны, был не столь красноречив. Его изорванная домотканая форма и еще более «домотканая» речь ясно указывали на то, что он не из семьи плантаторов. На вопрос схвативших его северян, почему он, не являясь рабовладельцем, сражается в поддержку рабства, он просто ответил: «Я сражаюсь, потому что вы пришли сюда»[630].

Этот солдат, как и многие другие, воевал не за рабство, однако без рабства не было бы «черных республиканцев», угрожавших образу жизни южан, и не было бы особой южной цивилизации, которую нужно было бы защищать от вторжения янки. Такой парадокс мешал южанам определить свои цели в войне. В частности, наличие рабства наносило урон внешней политике Конфедерации. Первые посланцы южан в Великобритании сообщали в мае 1861 года, что «здешнее общественное мнение настроено безусловно против правительства Конфедеративных Штатов Америки в вопросе о рабстве… Такое искреннее и всеобщее настроение мешает нашему правительству вести переговоры о его признании»[631]. Как следствие, конфедераты редко затрагивали проблему рабства, за исключением косвенных упоминаний о нем в связи с нарушениями северянами прав Юга. Вместо этого они упирали на то, что сражаются за свободу и самоуправление, счастливо позабыв о саркастическом вопросе Сэмюэла Джонсона, касавшемся первого поколения американских мятежников: «Почему же громче всех тявкают о свободе сторожевые псы, присматривающие за неграми?»

Руководствуясь своими резонами, большинство северян первоначально соглашались, что причиной войны стало отнюдь не рабство. 4 июля 1861 года в своем послании специальной сессии Конгресса Линкольн еще раз подтвердил, что «не имеет цели прямо или косвенно препятствовать рабовладению в тех штатах, где оно уже существует». Конституция гарантировала защиту рабства в этих штатах; администрация Линкольна вела войну, основываясь на неконституционности сецессии, и, как следствие, придерживалась конституционных рамок. Конгресс согласился со словами президента. 22 и 25 июля Палата представителей и Сенат приняли похожие резолюции, внесенные сенатором от Кентукки Джоном Криттенденом и его коллегой от Теннесси Эндрю Джонсоном. Резолюции гласили, что Соединенные Штаты ведут войну, не имея намерения «упразднить или вмешаться в существующие институты [отделившихся] штатов», стремясь лишь «защитить и укрепить главенство Конституции и сохранить Союз, оставив в неприкосновенности честь, равенство и права отдельных штатов»[632].

Вскоре республиканцы поменяют свои взгляды, но в июле 1861 года даже радикалы, надеявшиеся, что война может уничтожить рабство, проголосовали за резолюции Криттендена — Джонсона (чтобы быть совсем точными, три радикала проголосовали против, а два десятка воздержались). Большинство аболиционистов поначалу также воздержались от открытой критики нейтралитета администрации по вопросу о рабстве. Предполагая, что «смертельная схватка с рабовладельческой олигархией Юга» должна в конечном итоге привести к гибели рабства, Уильям Ллойд Гаррисон в апреле 1861 года советовал своим единомышленникам: «„Стойте — и увидите спасение Господне“ вместо того, чтобы еще больше