наблюдал беззастенчиво, внимательно, заинтересованно, из-за этого бесил ещё больше. Так какого чёрта у тебя нихрена не получается?!

Натянув штаны и поняв, что на поиски рубашки уже нет никаких сил, я сонной кошкой забралась Гаррету на колени и обвила его шею руками. Долго сидела так, сохраняя гробовое молчание и всё готовясь что-то сказать.

— Мой милый медноволосый принц. — Со всей нежностью, которая только могла сохраниться в закромах памяти, запустила пятерню в его рыжие кудри и заботливо пропустила их через пальцы. — Давай разойдёмся.

Он проникновенно и испытующе всматривался в моё лицо, пока не догорела последняя свеча. Затем мягко перехватил мою руку и поцеловал прямо в ладонь. Потёрся о неё щекой, как рыжий кот.

— Всё ещё тоскуешь по Сэллоу?

— Давай, чеши. — Я спрыгнула, вмиг обретя силы, и стала собираться прочь из этого осточертевшего места.

— Я выйду первым, через пятнадцать минут — ты. — Буднично отчеканил Гаррет пятый раз за неделю и, чмокнув в щёку на прощанье, выскользнул в коридор. За дверью послышался женский смех, который продолжил звенеть на улице.

Я рысью подбежала к окну и слегка отодвинула штору, чтобы открыть себе обзор. Гаррет, наскоро запахивая пальто, шёл под руку со светловолосой хохочущей девушкой. По-хорошему, меня должна была съедать ревность или хотя бы обида, но я искренне по-доброму улыбнулась. Пора прекращать весь этот цирк.

Закурив новую сигарету, снова упала навзничь, раскинувшись морской звездой на кровати. Ещё тогда, на новогоднем балу два года назад, надо было догадаться, чем всё закончится, и даже не начинать.

Зима 1891 г.

Позвал на бал меня Гаррет, а я и согласилась — назло дурацкому Себастьяну, назло Саманте, назло самой себе.

В разгар вечера, после второго или третьего танца, меня замутило шампанским, которое так любезно подливал один из четверокурсников, и я ушла на балкон. Уселась на холодный пол и привалилась спиной к стене так, чтобы меня не было видно со стороны зала. Через минут десять появился он. Снова.

— Отстань уже. Чего надо? — я осклабилась, как и всегда с того самого дня рождения, и отпила немного из бокала.

— Просто вышел подышать. — Себастьян стоял прямо надо мной, спрятав руки в карманы брюк. Смотрел в пушистую метель, сквозь которую не было видно даже очертания корпусов Хогвартса.

— Ага, рассказывай. — Я желчно ухмыльнулась и подобрала под себя ноги, скрывая их пышной бежевой юбкой. И почему на бал обязательно надевать вот это?

Себастьян опустился рядом, на уже наполовину запорошённый снегом пол.

— Где Уизли?

— Тебе какое дело? — огрызнулась, отодвинулась подальше. Он придвинулся следом.

— Да никакого. Просто интересно. — Неопределённо пожал плечами. — Почему ты меня избегаешь?

— Издеваешься? — я повернула к нему голову, вскинув брови. Алкоголь разносился по венам стремительно, подстёгиваемый злобой и ещё кровоточащим воспоминанием обиды. — Ты наигрался со мной, а потом развлекался с Дейл. Забыл? — манерно надула губки, будто жалея пациента, страдающего амнезией.

Спустя три месяца я говорила о случившемся спокойнее, чем изначально, но на глаза всё ещё предательски наворачивались жгучие слёзы. Отвернулась, делая вид, что смахиваю с юбки снежинки.

— А ты целовалась с Уизли. Забыла?

Я даже не обратила внимания на его реплику, продолжая делать то, что делала. Подобного рода перепалки случались у нас почти каждую неделю на протяжении трёх жутко длинных месяцев. Мы выучили слова друг друга настолько, что могли повторить их точь-в-точь.

— Не я целовалась с Уизли, а он поцеловал меня. И он уже извинился сто раз за это. Это не одно и то же, придурок.

— Хватит называть меня придурком. — Он отчего-то завёлся и вскочил на ноги. Я напряглась. — Ты никогда не говорила мне, что чувствуешь.

— Я же говорю — придурок. — Нарочито напустив на себя безразличие, пожала плечами. — Ради тебя я рисковала жизнью и здоровьем, если ты вдруг и это забыл. Достаточно красноречиво, не думаешь?

— Это всё было ради Анны!

Я закатила глаза, не успев он закончить фразу. Она въелась мне под кожу нестираемыми чернилами и саднила, саднила, саднила.

— Какой Анны, Себастьян? — я устало опустила плечи и снисходительно посмотрела на него исподлобья. — Мы виделись-то с ней тогда пару раз от силы. Что мне было до твоей Анны.

Вяло махнула рукой, задела бокал, и он звонко покатился прямо к перилам, проливая блестящую жидкость на пол. Я разочарованно нахмурилась. Нервы распалялись со скоростью пожара. Надо было заканчивать разговор и уходить, пока не дошло до чего похуже словесной перепалки.

— Я ещё не научился читать мысли. — Себастьян состроил ядовитую гримасу, провожая неприязненным взглядом укатывающийся к пропасти бокал.

— Необязательно читать мысли, достаточно хоть иногда включать голову, гений.

Попыталась встать, но ватные ноги не слушались. Подоспел Себастьян и вытянул руку в готовности поддержать. Я презрительно покосилась на неё и, помогая себе двумя руками за спиной, поднялась по стене. Наступила пяткой на подол, и он со скрежетом порвался. В глазах бегали мушки, злость и до боли жгучая обида поднимались с самого низа и камнем подступали к горлу. Если сейчас не уйду, он снова увидит мои позорные слёзы.

— Твоё платье… — Себастьян потянулся за палочкой, но я, толкнув его плечо своим, шатко вышла в шумный и залитый светом зал.

Пока пересекала искрящее роскошью помещение, успела заново прожить эти ужасные три месяца.

В душе с каждым днём вырастало стойкое чувство, что я будто разом всё поняла и, что самое главное, приняла.

Я не обычный подросток с обычными подростковыми проблемами — пора бы с этим смириться. Моя «обычная подростковая жизнь» закончилась ровно тогда, когда на пороге интерната появился профессор Фиг. И героем Хогвартса я тоже не стала, как бы об этом ни пестрили первые полосы газет. Это простая случайность и удача. Если бы не они и не моя сила, доставшаяся не пойми откуда, я бы уже давным-давно разлагалась на кладбище, а мои останки ели черви, если, конечно, Ранрок не испепелил бы меня прямо в том Хранилище.

Себастьян не носит в себе багаж загадок и тайн, которые я должна отгадать с не меньшим усердием, чем испытания Мерлина. У него свои травмы, у меня — свои. Нам бы по отдельности разобраться с ними, а уже потом строить что-то вместе.

Уже спускаясь с лестницы, я горько усмехнулась. «Вместе». Будто бы осталось между нами хоть что-то совместное.

В стиснутых до сведения в челюстях зубах я замечала, как мимо проносится вихрь жизни. Он не лёгок и не прозрачен, далеко