кружку и, с удовольствием отхлебнув из неё, поднял на меня взгляд. Я также налил себе чай и принялся неспешно пить, рассматривая своего визави. Держится хорошо, спокоен, глаза не бегают, хотя и чувствуется, что явно не такого приёма он ожидал.

Выпив свой чай, гость аккуратно поставил кружку рядом. Я сделал ещё пару глотков, затем не спеша вылил остатки на костёр и, глядя гостю в глаза, спросил:

– Ну что, мил человек, удивлён таким приёмом?

– Так я, товарищ…

– Тю-тю-тю, – прервал я его, покачав указательным пальцем, – пока ещё не товарищ.

– Я всё понимаю, – после некоторой паузы произнёс он, опустив голову, – форма эта… Да вы только скажите, и мы её сразу скинем! – вскинулся гость. – Мы бить этих гадов хотим! Мы к вам, к партизанам хотим уйти!

– А кто тебе сказал, что мы партизаны? – усмехнулся я. – И что вам и тебе конкретно мешает бить этих самых, как ты говоришь, гадов? Ты здоровый, сытый, с оружием в руках. Немцев даже и искать не надо, их полно вокруг. Бей их да бей. Зачем ты сюда пришёл?

Он растерялся.

– Так я… Я думал…

– То, что думал, это уже хорошо. Вопрос только в том, о чём ты думал, когда эту форму надевал, – кивнул я на его чёрный мундир. – Ну да ладно, не об этом сейчас. Расскажи-ка, мил человек, кто ты такой и с чем тебя едят.

Гость кашлянул и начал свой рассказ.

Плужников Иван Силантьевич до войны работал в колхозе неподалёку от Пензы кузнецом. Продолжал, так сказать, династию. Вскоре после начала Финской войны его мобилизовали и отправили на Карельский перешеек. Там вступил в партию. Воевал пулемётчик Плужников геройски и вернулся в родной колхоз с медалью «За боевые заслуги».

В июле сорок первого Плужникова вновь мобилизовали и направили на краткосрочные курсы младшего комсостава, из которых он выпустился в звании старшины и был направлен в формирующийся стрелковый полк на должность старшины пулемётной роты. На первом же партийном собрании он был избран парторгом роты.

Красная армия отступала, оставляя под немецким натиском города и сёла. В одном из боёв позиции роты накрыла огнём немецкая артиллерия и сверху ещё добавили пикировщики. Плужникова контузило и засыпало землёй. Старшина смог откопаться, но от резкой боли в левой руке потерял сознание. Придя в себя, обнаружил, что все его карманы вывернуты, пропали все документы и, что было для него хуже всего, партбилет. Хотя это и спасло ему жизнь. Найди немцы партбилет – пристрелили бы тут же, на месте. А так они, обыскав его, погнали к другим таким же бедолагам, попавшим в плен.

Их разместили в чистом поле, огороженном забором из колючей проволоки. Здесь было навскидку не менее пяти тысяч человек. Дважды в день немцы привозили несколько бочек с неким варевом, которое хороший хозяин даже свиньям давать не станет. Бочки просто сгружали рядом с воротами, и охрана, смеясь, наблюдала за тем, как обезумевшие от голода люди борются за пригоршню хотя бы такой еды. Почему за пригоршню? Да потому, что ни ложек, ни тарелок ни у кого не было.

Несколько человек чудом сохранили свои котелки и попытались зачерпнуть ими еды для своих товарищей, которые не могли ходить, но немцы не позволили этого сделать. Они просто открыли огонь и расстреляли и обладателей котелков, и десяток человек, просто оказавшихся рядом. Есть можно было лишь руками.

Иногда для большего веселья бочки переворачивали, и варево, состоявшее из не чищенных и не мытых полусгнивших картошки, свёклы, моркови и каких-то отходов, вываливалось прямо на землю. Пленные бросались к этой луже и торопливо запихивали себе в рот всё, что попадалось под руку. А фрицы ржали и кричали: «Hey, russische Schweine! Essen Sie mehr Spa!»[114]

Но немцы не были бы немцами, если бы даже и тут не постарались ещё больше нагадить. Варево было безбожно пересолено, и те, кто умудрились набить им себе брюхо, потом страдали от страшной жажды. Воды в лагере не было. Люди умирали каждую минуту. Трупы умерших сносили в одну кучу.

Плужникову повезло, что среди пленных оказался военврач, который пощупал его руку и сказал, что она просто выскочила из сустава. Он же и вправил её. На следующий день врача, который оказался евреем, расстреляли: какая-то сволочь выдала его немцам.

В этом аду Плужников провёл четыре дня. Повезло, что за это время прошёл довольно сильный дождь, и можно было хоть на время утолить жажду. Каждый день за колючую проволоку пригоняли всё больше и больше пленных. Дошло до того, что невозможно стало лежать: просто не хватало места.

На пятый день немцы приказали всем выходить и строиться в колонну. Тех, кто не смог встать, они перестреляли. Колонну погнали к ближайшей железнодорожной станции. До станции дошло чуть больше половины пленных, остальные остались лежать вдоль обочин. Немцы без лишних разговоров штыками и пулями добивали упавших. Ну а тех, кто всё же выдержал этот марш, погрузили в вагоны для скота и куда-то повезли. Так старшина Плужников оказался в концлагере под Минском.

Здесь через месяц на контакт с ним вышли люди из лагерного подпольного комитета. После долгой беседы Плужникову дали задание вступить в формирующуюся из числа советских военнопленных так называемую «Русскую дружину», собрать о ней все возможные сведения, после чего выйти на связь с партизанами или подпольщиками и передать информацию.

Невозможно передать словами те чувства, что испытывал старшина, сделав пять шагов вперёд, когда вербовщик выкрикнул желающих вступить в «Дружину». Казалось, что в спину вонзились сотни ненавидящих взглядов, которые прожигали его насквозь. Он едва не вернулся назад, но вовремя вспомнил о задании. Самым омерзительным было то, что одновременно с ним вышли самые отъявленные негодяи и предатели, которые всеми силами старались выслужиться перед немцами. Нет, их, вышедших из строя, было чуть больше десятка, но тем острее было чувство стыда оттого, что ты оказался одним из них.

А на следующий день старшина стал свидетелем казни всех членов подпольного комитета: нашёлся предатель, и их повесили. Оборвалась последняя ниточка, связывающая его со своими.

В «Дружине», узнав, что Плужников в прошлом был старшиной роты (не такая он большая птица, чтобы скрывать это), его назначили фельдфебелем второй роты.

– Что из себя представляет эта ваша «Дружина»?

– В составе «Дружины» три роты по сто человек в каждой. Плюс взвод усиления, состоящий из немцев. В каждой роте по три взвода. Командует «Дружиной» подполковник фон Ламсдорф, из бывших царских офицеров. Хотя фактически командует немец,