Шрифт:
Закладка:
С точки зрения тактики был здесь у противника «классический» перевес сил: три пехотные, одна мотострелковая, одна танковая дивизии против одной пехотной дивизии генерал-майора И. В. Панфилова. До Москвы — сто километров. Там «зимние квартиры и скорое завершение кампании, еще до настоящих морозов», — так сказал «фюрер» в своем обращении к войскам. Немецкий генерал выбрал для танковой атаки спокойный рельеф, в промежутке между двумя дорогами к Москве, шоссейной и железной, полагая, что защитникам долго не продержаться на этих отлогих высотках: немцы легко выбьют их огнем и гусеницами.
Потом (это было утром 16 ноября) гитлеровскому генералу доложили, что вопреки расчетам русские будто вросли в свою землю. Против высотки пошло двадцать танков, но защитники хорошо окопались и за четыре часа боя подбили четырнадцать машин. Наступление приостановлено.
Наверное, генерал, подражая Наполеону, сказал что-нибудь вроде: «Они хотят еще? Так дайте им еще!»
Не успели панфиловцы перевязать раненых, ударили с неба самолеты, и снова поползли к «высоте 251» зеленые стальные громадины, ощерившись пушками и пулеметами. Тридцать машин! Танки средние, танки тяжелые… За ними — пехота.
«Высота 251» отвечала гранатами, бутылками с горючей смесью, бронебойными пулями. Сама земля словно горела и перемалывалась вокруг своих защитников. Весь израненный, опаленный дымом, командовал обороной политрук Василий Клочков. Слова его — «Велика Россия, а отступать некуда. Позади Москва!» — стали потом боевым лозунгом для всех защитников Москвы.
С последней связкой гранат Василий Клочков бросился под тяжелый немецкий танк и взорвал его.
Сперва считалось, что все защитники высоты полегли убитыми или смертельно раненными, и лишь много позднее стали поступать известия, что осталось в живых несколько участников этой обороны, — их, оказывается, подобрали замертво и в конце концов спасли наши медики в санбатах.
Историки еще долго будут изучать не только самый бой, но и судьбы его героев. Были среди них и русские, и украинцы, и казахи, и всех их объединяет одно слово «панфиловцы», ставшее вместе с числом «28» синонимом неслыханной боевой выдержки. Нигде не дрогнула оборона дивизии. Прорыв так и не удался немцам — панфиловцы заставили их самих перейти к обороне.
На другой день хоронили убитых. На крестьянской подводе перевезли тела с «высоты 251» в соседнее Нелидово. Вырыли на окраине деревни братскую могилу. Отсалютовали товарищам ружейным залпом и вернулись закреплять удержанные позиции.
Позже поставили на могиле панфиловцев обелиск под золотой звездочкой, с мраморными досками-надписями. Разросся в ограде маленький сад. Прочитать тексты на мраморе, постоять в раздумье, подумать о подвиге стойкости приходят люди со всех концов Земли. Два русских бородача, лет по двадцати возрастом, постояв здесь, вышли за околицу и стали читать стихи Блока о России: «Ну что ж? Одной заботой боле — одной слезой река шумней, а ты все та же — лес да поле, да плат узорный до бровей…»
Неподалеку отсюда, в самом Волоколамске, есть еще один памятник высокой воинской доблести — памятник восьми комсомольцам.
Немцы схватили на подступах к городу восьмерых разведчиков-партизан, московских комсомольцев. Старшим в группе был молодой инженер с завода «Серп и молот» Константин Пахомов. Ни один из них не послужил врагу «языком», не признался, где штаб, кто послал, каковы задачи. Устояли ребята и против пытки и против приговора «эршиссен» (расстрелять). Их расстреляли всех вместе — юношей и девушек, потом на виселице выставили окровавленные тела посреди города, чтобы устрашить «этих русских».
Правительство наградило всех восьмерых посмертно орденом Ленина. Хоронили их, после освобождения Волоколамска, всенародно. Где была виселица с телами казненных, там воздвигли ребятам памятник, а в городском саду, неподалеку, лежат под обелиском те, кто пал за освобождение города — 19 декабря 41-го.
…О подвиге московской школьницы Зои Космодемьянской написаны поэмы, образ ее живет в статуях и портретах, имя знает вся Земля. Памятник Зое, установленный на Минском шоссе, стал местом такого массового паломничества, что в иные дни постамент бывает буквально завален цветами. Там задерживают свой бег машины, пионеры в галстуках салютуют бронзовой, недосягаемо-высокой Зое — они ездят к ней из ближних и дальних пионерских лагерей.
Кажется, подвиг Зои Космодемьянской изучен, и можно получить полное представление о нем, прочитав книгу или выслушав чей-нибудь рассказ. И все-таки…
Все-таки невозможно прочувствовать всю душевную силу этой девочки, не побывав на месте самих событий, — не у высокого придорожного памятника, а в пяти километрах от него, в селе Петрищеве.
От шоссейной дороги на Верею отходит к Петрищеву бывший проселок, теперь залитый асфальтом. Я свернул с дороги в лес, болотистый, темный, жутковатый. Если кто почему-либо не задумывался над подвигом Зои, пусть придет в этот лес хотя бы за грибами (их здесь много!) и, добравшись до опушки, поглядит сквозь кусты и заросли на деревню… Пусть представит себе, что там не совхоз, а чужие солдаты, штабная канцелярия, перепуганные старики и старухи в избах, кругом немецкая речь. Даже собаки-овчарки и те чужие!
Стояли там, в Петрищеве, части кадровой немецкой 196-й пехотной дивизии, шныряли кругом связисты, патрули, таились посты-секреты, оберегавшие свои припасы, канцелярии, временное жилье. Бывалые, обученные солдаты-оккупанты.
А против них девочка-старшеклассница.
Она перешла линию фронта под Наро-Фоминском, у деревни Обухово, вместе с маленьким отрядом комсомольцев-партизан. Это было примерно через пять суток после боя панфиловцев за свою высоту. Были в отряде ребята постарше, поопытнее, были и вовсе необстрелянные новички, в том числе и восемнадцатилетняя Зоя Космодемьянская, ученица 10-го класса 201-й школы Москвы.
Угодив под сильный прицельный обстрел, отряд рассеялся, разделился на группы, вскоре потерявшие друг друга из виду. Но каждая продолжала действовать, выполняя приказ. Задание Зои было — посеять панику в Петрищеве, поджечь воинский склад, конюшню, расстроить телефонную связь.
Девочка-школьница понимала обстановку очень ясно. Ей сказали в комсомольском штабе, что решается судьба столицы, что надо выиграть время: тогда успеют подойти резервы — прикрыть Москву, перехватить инициативу. Значит, врага надо остановить любой ценой!
И вот Зоя крадется по этому лесу к Петрищеву, где никогда прежде не бывала. До своих отсюда километров пятнадцать.
Отыскав немецкий телефонный провод, Зоя перерезала его. До хрипоты орал, наверное, в трубку, немецкий телефонист, требуя сводки или оборвав на полуслове важное
