побарабанил пальцами по столу.

– Ладно, подумаем пока. Вы с охраной, Аслан?

– Зачем она мне, – пожал плечами тот. – Он же меня убивать не будет. Пусть отдохнут ребята, погуляют. На свои-то в Москву не накатаешься. Да и потом, скоро я их вообще отправлю, платить будет нечем.

«Какой душевный, заботливый человек», – подумал Крячко с сарказмом.

С некоторых пор Аслан начал замечать вещи, о которых раньше не думал или воспринимал как само собой разумеющееся, – осеннее солнце, шуршание листьев под ногами, малышей в песочницах в ярких комбинезонах. Может, времени раньше не было, может, все это казалось неважным, но сейчас, когда отчетливо маячил на горизонте финиш жизни, простые вещи начали радовать как никогда. Раньше он не понимал Москвы, он любил, когда тепло и много солнца, но теперь и этот город вызывал у него теплые чувства, почти нежность. Наверное, что-то подобное испытывают, когда стихает зуд или боль и все-все в этом мире устраивает. Главное, чтобы опять не началось.

Спускаться в метро не хотелось. Он шел себе и шел по Бульварному кольцу в сторону Сретенки, зашел в пекарню, набрал свежих лепешек, завернул в винный, взял несколько бутылок французского вина и калининградского коньяка. Подумал было позвать одну знакомую, но отказался от этой мысли: не до баловства сейчас. Вот если бы поговорить с кем-нибудь, уж очень хотелось просто так, не по делу, ни о чем, спросить, как дела, что ли. Да, звонить просто так было больше некому. После того как разошлись с Рустамом, друзей он так и не нажил, да и Рустама уже нет, не у кого даже и прощения попросить, тем более что было за что. Никогда бы в жизни не подумал, что так будет не хватать его, задумчивого, молчаливого, заикающегося, надежного, его верную тень с раннего детства. Не успели они поговорить по-хорошему, выслушать друг друга.

«Ладно, что ты, баба бабой. Еще побарахтаемся, увидим небо в алмазах!»

Аслан завернул к себе в арку, поднялся на этаж, вставил ключ в замок. В этот момент его легонько похлопали по плечу:

– Привет, Асланчик. А я как раз тебя жду-дожидаюсь…

– А между прочим, господин полковник, что мы ищем? – осведомился Крячко, допивая коньяк. – Начнем с главного.

И снова они сидели в гуровской квартире, и снова думали, и снова без особых результатов.

– Мы, господин полковник, в трудной ситуации.

– Как всегда.

– Нассонов, конечно, молодец: я – не я, лошадь не моя, кто это – знать не знаю, ведать не ведаю, а вы, орлы-сыщики, ищите, вот ваша работа.

– Эх, не подумали. Знать бы, что у него память такая дырявая, надо было бы в Светлогорске заяву подавать, – заметил Станислав, – на всякий пожарный. Так, по крайней мере, было бы о чем речь вести.

– Да уж, мусорный пакет у мусора на голове. Местные бы оценили.

– Вот ты смеешься, а мне лично не до смеха было, – мрачно заметил Крячко, – и тогда ты не такой бодрый был, а, как бы это сказать, синеватый. С чернотой.

Гуров автоматически потер шею:

– Ну, что старое поминать. Тем более что при надобности помянем, еще как. Что там у нас в духовке-то? Давай есть, что ли.

Они только разложили по тарелкам тушеное мясо и картошку, как зазвонил телефон.

– Здравствуйте, Лев Иванович, дорогой! – сказал Нассонов развязно-весело. – Слушайте, представляете, я все вспомнил!

– Да ты что, – мрачно порадовался полковник. – Что именно, друг мой?

Тот залился счастливым смехом:

– Вы запишите, запишите! Потом еще можно запомнить… ик. Короче! Это Серый, то есть Сергей Мацук, ща скажу… так, мне тридцать шесть… короче, одна тысяча девятьсот восемьдесят седьмой, седьмое января! Вот кто это. Вы там черканите где-нибудь, что в моей смерти я именно его прошу винить, а то я… ик. Никак карандаш не найду! На кнопки не попадаю уже. Ну эта… доброй ночи!

И он разъединил связь.

Крячко поинтересовался, пережевывая снятую с блюда пробу:

– Что еще? Мальчик «белочку» словил? Аль истерику?

– Кто же его знает. Кого-то или чего-то словил. Но вот, теперь у нас есть ФИО и год рождения. Правильно говорят: все приходит к тому, кто умеет спокойно ждать. Так что делаем запрос и спокойно ждем. И едим.

Не успели они уговорить извлеченное из духовки блюдо и разлить еще по рюмкам коньяк, как стало известно совершенно определенно, что Сергей Мацук, 1987 года рождения, осужденный по статье сто шестьдесят первой, отбывавший наказание в исправительной колонии для несовершеннолетних «Нерчинская ИК № 12», погиб в результате несчастного случая. И, как не имеющий близких родственников, похоронен там же.

– Шилка и Нерчинск не страшны теперь! Истоки любви к композиции ясны, эксперт – гений. Зато снова понятно, что ничего непонятно, – радостно констатировал информацию Крячко.

– Забавно, и весьма… – протянул Гуров, постукивая пальцами по столу. – Весьма и забавно. Но мы же умные люди, Стас?

– А то!

– Тогда не то здесь что-то. Что-то не то.

– Конечно! А что не то – завтра проспится этот деятель, его и спросим.

– Если доживет.

– Ну а не доживет, его проблемы. И так от него никакой пользы, помимо вреда. Так, ты доедать будешь? Ну тогда я.

…Наутро первым делом вызвали Нассонова, оказалось, что он и так уже на подходе. Он был собран, аккуратен, выглядел несколько взвинченно и попахивал вчерашним перегаром. На плече – сумка для ноутбука. Вел себя весьма по-деловому, говорил, по обыкновению, паля очередями:

– Да, это Сергей Мацук. Встретил его на лестничной клетке, он вежливо напросился в гости. Сергей в самом деле изменился, потому по фотороботу я его не узнал, но мы встретились, поговорили – это он, точно. Я хорошо его знал, росли в одном интернате: я, Рустам Арутюнов и он. Под Туапсе.

Пока Нассонов выдавал ценные данные, Крячко закрыл поплотнее дверь и пошел с козырей:

– Ну а теперь, по закону жанра, самое время поведать нам какую-нибудь страшную, а не то и позорную тайну, а, Аслан?

– Какую? Не понимаю, – немедленно парировал Нассонов.

– Дурак и уши холодные, – искренне обозвал собеседника Гуров.

– Что?

– А что слышал. Видите ли, Аслан, судя по всему, выходит, что этот человек испытывает к вам сильнейшую, как бы это сказать помягче…

– Бесишь ты его, – подсказал Станислав. – Ох как бесишь! До смерти, причем твоей собственной.

– Лично к вам он испытывает именно такие чувства. То же самое он испытывал и к Арутюнову, но как-то все-таки поменьше. Хотя ему нужен одинаковый для вас приговор. Что вы стоите, Аслан? Присаживайтесь, этот стул тут специально поставлен.

Нассонов безмолвно подчинился, но надулся как мышь на крупу. Молчал,