После того, как строительство наконец завершилось и домом можно было по праву гордиться, Анна решила проведать своих знакомых из Сент-Квентина, что неподалеку от Харпхэма. До Сент-Квентина было что-то около мили, и Анна отправилась в путь одна, в сопровождении верной собаки.

Возвращаясь домой уже под вечер, рядом с местечком под названием Колодец Святого Джона Анна повстречала двух бродяг довольно грубой наружности. Они расположились на ночлег на траве возле колодца. Анна немного испугалась: в те дни большинство бродяг добывало средства к существованию, грабя неосторожных прохожих в уединенных местах. Но с Анной был надежный защитник — собака, и она чувствовала себя в относительной безопасности.

Когда Анна подошла к колодцу, бродяги поднялись и учтиво попросили милостыню. Полагая, что лучше не отказывать, Анна вытащила кошелек и дала им несколько грошей.

В этот самый момент лучи заходящего солнца неосторожно блеснули на золотом кольце, которое Анна носила на пальце. Бродяги, заметив кольцо, грубо потребовали отдать им украшение.

Анна отказалась, объяснив, что кольцо не такое уж дорогое, но для нее очень много значит: это память о скончавшейся маме.

— Мамино оно или нет, — хрипло произнес один из бродяг, — нам все равно. Раз уже мы решили, то непременно заберем его. Снимай-ка лучше по-хорошему, не заставляй нас применять силу.

Не дожидаясь ответа, он схватил Анну за руку, пытаясь сорвать с пальца кольцо. Завязалась борьба. Собака с лаем бросилась на грабителей. Но пока один крепко держал Анну за руку, другой избил пса палкой, и он, поджав хвост, скрылся.

Анна пронзительно закричала к стала звать на помощь.

— Ну-ка, прекрати шуметь! — взревел второй бродяга и, подняв палку, с размаху ударил Анну по голове. Без чувств она упала на землю.

Но ее крик все-таки услышали. Вскоре на дороге показались спешащие на помощь жители поселка, и грабители вынуждены были оставить тщетные попытки снять кольцо с пальца Анны и скрылись среди деревьев.

Жители поселка нашли Анну лежавшей без сознания. Из огромной, рваной раны на голове сочилась кровь. Они бережно и осторожно подняли бесчувственное тело и отнесли в Харпхэм-Холл. Там Анна пришла в сознание, а на следующий день, несмотря на слабость и сильные головные боли, попросила отвести ее домой, в любимый Бартон-Агнес-Холл. Дома снова пришлось лечь в постель.

Прошло несколько дней. Анна лежала, мучаясь от нестерпимой головной боли, и день за днем таяли ее силы, несмотря на заботливый уход сестер и старания лучших докторов, каких только можно было найти в Йоркшире. Умирая, Анна часто повторяла одно и то же: жизнь прожила не напрасно, ей есть чем гордиться: по-существу, она своими руками построила великолепный, прекрасный дом.

Собрав последние силы, Анна позвала сестер и сказала:

— Сестры, я не смогу спокойно спать в могиле, если только я сама или часть моего тела не останется здесь, в этом чудесном доме, до тех пор, пока он будет стоять. Обещайте, дорогие сестры, когда я умру, отделить от туловища мою голову, чтобы хранить в этих стенах. Пусть она покоится здесь вечно, не надо ее убирать. Запомните сами и расскажите тем, кто будет жить в этом доме после вас, что если моя последняя просьба не будет выполнена, дух вашей сестры устроит здесь настоящий хаос. Если когда-нибудь мою голову уберут из дома, мой дух сделает жизнь в нем невыносимой.

Предсмертное желание Анны ужаснуло сестер. Но спорить с умирающей немилосердно, и они, дабы успокоить ее и дать воспаленному мозгу Анны отдохнуть, пообещали сделать все так, как она велит. Хотя, конечно, сразу отказались от этой идеи. Анна больна, рассуждали они, и не понимает, что говорит. Вскоре Анна умерла, ее похоронили неподалеку, на погосте.

Сестрам очень не хватало Анны. Она была самой веселой, живой и говорливой из них. Теперь, когда ее не стало, жизнь как-то сразу потускнела. Сколько раз после похорон сестры молили Бога, вернуть им Анну.

Прошла неделя, и вот однажды, поздно вечером, когда сестры уже отходили ко сну, в одной из комнат наверху раздался громкий треск. Они бросились к лестнице и прислушались, несколько мгновений спустя к ним присоединилась прислуга, встревоженная непонятным шумом.

Сестры приказали слугам подняться наверх и проверить, в чем там дело. Мужчины взобрались по ступенькам и тщательно осмотрели комнаты, но не обнаружили ничего необычного. Казалось, все стоит на своих местах.

Но страх не покидал обитателей дома. Они столпились внизу тесной кучкой, и еще очень долго ни один из них не мог набраться храбрости, чтобы отправиться спать. Но время шло, непонятный шум не повторялся и постепенно все разошлись по комнатам.

Несколько дней прошло в тишине и спокойствии. Но ровно через неделю все повторилось снова: домочадцы проснулись от жуткого грохота. Казалось, в доме одновременно хлопали все двери.

Слуги и служанки со свечами выбежали из комнат, столпились на лестничной площадке. Колеблющиеся язычки пламени отбрасывали косые, причудливые тени. Слуги с посеревшими от страха лицами, всклокоченными от сна волосами, в длинных ночных рубашках сами напоминали толпу привидений.

Прижавшись друг к другу, они обошли весь дом. Но стоило им покинуть какую-нибудь комнату, как позади с новой силой кто-то принимался яростно хлопать дверьми.

Наконец, когда обитатели Бартон-Агнес-Холла вконец обезумели от непрекращающегося грохота и бесплодных метаний по комнатам, шум прекратился и воцарилась гнетущая тишина.

Несколько мгновений, казалось, длившихся целую вечность, все, затаив дыхание, вслушивались в тишину.

Наконец один из слуг прошептал:

— Кажется, закончилось.

— Ты уверен, — пробормотала, трясясь от страха, одна из сестер, — что это не начнется снова?

— По крайней мере, в прошлый раз это не повторилось, — сказала другая сестра.

Стало прохладно, и обитатели Бартон-Агнес-Холла не могли понять отчего трясутся: от холодного ночного воздуха или от страха. Дом затаился, тишину нарушало только их собственное порывистое дыхание, да крик совы за окном.

Наконец они решили разойтись по комнатам. Но никто так и не сомкнул глаз до самого рассвета, пока лучи солнца не разогнали ночные страхи.

Неделя прошла спокойно. И снова, ровно через неделю, сестры и прислуга проснулись от нестерпимого грохота. На этот раз им показалось, что по коридорам и лестницам с топотом проносятся бесчисленные толпы людей. Дом дрожал, как в лихорадке. Потом топот неожиданно оборвался, и воцарилась тишина, уступившая вскоре место еще более жутким вещам. По дому