Эти результаты контр-адмирал Кинк, командующий наспех сформированным Западноатлантическим военно-морским оперативным соединением, получил раньше, чем ожидал. Радары засекли тихоходный объект – скорее всего, какой-нибудь транспорт из «капельных перевозок», а может, и субмарину в надводном положении. Эскадренный миноносец «Паркер» из состава группы охранения авианосца получил приказание «разобраться и доложить», увеличил ход и, описав широкую белую дугу на гладкой поверхности океана, удалился в юго-восточном направлении.

Все было спокойно, и пришедшее через сорок пять минут паническое сообщение с эсминца о том, что обнаруженная ранее радаром цель является линейным кораблем, стало громом среди ясного неба. Теперь радиолокаторы показывали, что корабль противника резко увеличил ход и лег на курс перехвата, после чего контр-адмирал с огромным трудом подавил в себе желание устроить истерику. Спокойным, сухим голосом он приказал объявить по оперативному соединению боевую тревогу.

Через секунду по всему громадному корпусу авианосца разнеслись жуткие, пронизывающие гудки ревуна. Матросы и офицеры, отдыхавшие в кубриках и каютах, завтракающие, болтающие, играющие в карты, с проклятиями вскакивали и, застегивая на ходу форму, разбегались узкими коридорами по своим боевым постам. Летчики выхватывали планшеты из стеллажей и бежали к своим самолетам.

Глубоко в недрах авианосца громадные турбозубчатые агрегаты начали разгоняться, толкая огромный корабль вперед. Из снарядных погребов подавались унитарные патроны к универсальным 127-миллиметровым установкам, и матросы, присвистнув, устанавливали их взрыватели на контактное действие.

Четверка истребителей, барражировавших над эскадрой, ушла на восток для доразведки, на замену им собирались поднять другое звено.

В ангаре лихорадочно готовили немногочисленные ударные самолеты, подвешивая к ним торпеды и бронебойные бомбы. Из вчерашней атаки вернулись девять «эвенджеров» и семь «хеллдайверов», но далеко не все они могли участвовать в новом ударе. Учитывая то, что нескольким вернувшимся пришлось сесть на воду, а часть была очень сильно повреждена, и с учетом оставшейся части не участвовавшей во вчерашнем бою 123-й эскадрильи, всего авианосец мог выпустить в воздух шесть торпедоносцев и одиннадцать вооруженных бомбами машин двух типов. Было бы хуже, если бы русский линкор был обнаружен уже после выпуска второй части ударных самолетов для разведки. Впрочем, еще требовалось время для того, чтобы поднять и имеющиеся.

С кораблей охранения авианосца доносились такие же отрывистые вопли сигналов тревоги – соединение готовилось к бою. Два легких крейсера перешли на левый траверз отвернувшего к юго-западу «Беннингтона», эскадренные и эскортные миноносцы оттянулись назад, перестроившись в две короткие кильватерные колонны: в одной три корабля, в другой – два. С «Паркера», шедшего параллельно курсу русского линкора, благоразумно держась от него достаточно далеко, не переставая передавали данные о его курсе и скорости. Непрерывно ведущиеся на командном мостике авианосца штурманские прокладки вызывали опасение, что линкор, даже если выжать из турбин авианосца все возможное, успеет на некоторое время сблизиться с ним до приемлемой для своего главного калибра дистанции.

Приняв решение, Кинк приказал эскадренным миноносцам атаковать русского и связать его боем. Этим он выгадывал время для подготовки и нанесения воздушного удара, а если повезет, то эскадра просто сможет выйти из-под атаки.

Три разнотипных эсминца ушли на запад, оставив за собой медленно расползающийся строенный кильватерный след. Вскоре русский линкор показал им из-за горизонта верхушки своих мачт. Впечатление было кошмарное – словно кто-то открыл занавес, за которым скрывалось чудовище. Перекрестившись, командир головного эсминца перевел рукоятки машинного телеграфа на «самый полный», довернув вправо для выхода на скулу линкора. Остальные последовали его примеру, разойдясь веером для атаки из разных секторов.

В боевой рубке «Кронштадта» было тихо, если не считать отрывистых докладов штурманов и операторов радиолокационных установок, поступающих каждые две минуты. Четыре американских эсминца явно готовились к звездной торпедной атаке – часто практикуемому в упражнениях и редко применяемому приему, спасения от которого, по предвоенным теоретическим выкладкам, не имелось.

Они уже вошли в пределы досягаемости универсального калибра, но приказа на открытие огня не поступало, и линейный крейсер продолжал мчаться вперед в напряженном молчании. Довернув на полрумба южнее, «Кронштадт» выходил на замаячившую вдали авианосную группу противника: еще пятнадцать минут полного хода, и на этой дистанции можно будет надежно корректировать огонь орудий главного калибра. Единственный находящийся в готовности Бе-4 катапультировать смысла не имело – понятно, что продолжительность его существования над палубой авианосца будет исчисляться секундами.

В 9:08 эсминцы ринулись вперед, и, подняв стеньговые флаги, «Кронштадт» открыл огонь бортовыми залпами вспомогательного и универсального калибров. По эсминцу, атаковавшему с правого борта, били все четыре бортовые башни, и скоро он скрылся среди вздымающихся водяных столбов. Эсминец резко маневрировал, идя противоартиллерийским зигзагом, но его преимущество перед линейным крейсером в скорости было не настолько велико, и постепенно, так и не выйдя на дистанцию залпа, он начал оттягиваться назад.

Три эсминца с левого борта вели себя гораздо более агрессивно. Старший артиллерийский офицер лично управлял огнем вспомогательного и универсального калибров левобортных батарей, пока не был приведен в действие главный. Распределив цели, он с помощью четырехметрового дальномера корректировал каждый залп первой 152-миллиметровой башни по эсминцу, находящемуся в наиболее опасном для линейного крейсера положении – заходящему с острого курсового угла. Залпы ложились хорошо, но эсминец непрерывно выходил из-под накрытий, отклоняясь на десять-пятнадцать градусов в стороны, и с генерального курса не сходил.

Получив доклад от четвертого артиллерийского офицера о том, что обстреливавшийся стомиллиметровыми универсалками эсминец поврежден и ставит дымовую завесу, старший артофицер приказал перенести их огонь на вторую цель, а высвободившейся 152-миллиметровой башне – присоединиться к первой. Теперь залпы падали у бортов первого эсминца каждые семь с половиной секунд, и уклоняться ему стало гораздо труднее.

Противники сближались с потрясающей быстротой, и, когда флаг-офицер доложил, что этот эсминец опознан как принадлежащий к типу «Флетчер» (то, о чем он и сам догадался), старший дал приказ на открытие огня носовым башням главного калибра.

Через мгновение последовал первый залп. Громадные водяные гейзеры, обрушившиеся на мечущийся эсминец, должны были растерзать, измять его корпус, но чертов «Филя», дорвавшись до сорока восьми кабельтовых, заложил крутую циркуляцию вправо. Дальномер четко спроецировал его низкий силуэт, развернутые торпедные трубы, серые квадратики пушек и накрывший его в этот момент двенадцатидюймовый залп. Из корпуса эсминца выбросило черные ошметки металла, носовая часть закрылась огненной вспышкой, но «Флетчер» не сбавил хода и снова перешел на зигзаг…

– Руль право на борт, – не отрываясь от бинокля, приказал Москаленко немедленно после торпедного залпа первого эсминца, стремясь развернуть «Кронштадт».

«Флетчер» был опасен мощным торпедным вооружением, и два его пятитрубных торпедных аппарата могли при веерной стрельбе перекрыть очень широкий угол. Сорокашестиузловая скорость корабельных торпед плюс двадцать девять