Нифонтов поморщился:

– Да. Тут я просчитался, конечно.

– Еще как, – холодно сказал Лев, – а сейчас с вами с большим удовольствием побеседуют мои коллеги.

И тут ему удалось удивить Нифонтова второй раз, потому что он был уверен, что его сейчас повезут в Главк и СИЗО, но Лев сдал его с рук на руки ФСБ.

Как оказалось, Нифонтов очень давно работал на несколько фронтов. Собирая данные от Нелли, он не всегда передавал их своему ведомству, а придерживал до нужного времени. И частенько информация уходила тому, кто больше заплатит. Иногда к непосредственным конкурентам российских компаний. Нифонтова неоднократно пытались вербовать и перевербовывать, но каждый раз, словно хитрый уж, он выкручивался из расставленных силков, оставаясь «вольнонаемным».

Крячко ждал Гурова за дверью.

– Надо будет не забыть вернуть Марии, – заметил Гуров, подбрасывая и ловя футляр с красивым и скромным логотипом.

– Ага. А мне видеорегистратор! Он же поверил?

– Еще как, – рассмеялся Лев, – жаль только, на допрос его мы не попадем. Но это один из первых случаев, когда, передавая подозреваемого коллегам, я даже рад. Утомил он меня.

– А я-то как рад. Не нужно будет с ним больше встречаться, и сегодня наконец-то можно будет уйти домой пораньше, – весело сказал Крячко.

Каждый сыщик знает точно. Дело не закрыто, пока не сдан последний отчет. И уйти пораньше Станиславу в этот день не удалось. Нужно было заполнить множество форм, подшить распечатанные отчеты о перемещении подозреваемых. Подписать документы задействованных в слежке оперативников. В какой-то момент от цифр и букв уже начинало рябить в глазах, но лучше сделать все махом, доложить генералу и спокойно заниматься… Нет, не отдыхом, а другими делами, которые обязательно на них свалятся.

Эпилог

В этот раз они встретились не на нейтральной территории, а в кабинете у Орлова, что означало окончание этапа официально установленной прослушки. А еще с некоторых пор это было одним из любимых моментов Льва Ивановича. Для того чтобы сделать эти доклады-беседы чуть менее официальными, он всегда припасал маленький козырь в рукаве. Какой-нибудь небольшой, может быть, даже не очень важный, но забавный момент. Был и в этом деле такой. Чтобы выяснить его, Льву пришлось с утра еще раз лично съездить в Оружейную палату и Алмазный фонд.

– Теперь своими словами, коротко и по делу, но с доказательной базой, – сказал Петр Николаевич. Невооруженным глазом было видно, насколько ему интересно, что накопали его сыщики. И как он был рад, что дело наконец-то закрыто. Все-таки дела, за которыми так пристально следят сверху, сильно нервировали генерала.

– Кроме Нелли Казидинис и ее мужа в деле «Голден Ада» был еще третий участник, он и вдохновил Нелли на этот план. Застрелившийся в тридцатых годах директор Оружейной палаты. Кристально честный человек, который не вынес того, что происходило на его глазах с самыми знаменитыми императорскими ювелирными украшениями, – начал доклад Гуров. Он достал из папки черно-белое фото, где посреди зала музея стоял стул, на нем сидел мужчина в очках, а вокруг него была разложена церковная утварь и серебряная посуда. Сыщик специально начал издалека. Ему хотелось, чтобы после этого дела они запомнили Казинидис не замученной множеством задач женщиной, которая была вынуждена убить себя, чтобы обличить того, на кого она работала, и защитить дочь. –  Всем музейщикам известно, что в тридцатые года специальная комиссия по изъятию ценностей из Оружейной палаты подготовила к продаже и переправила за границу огромное количество украшений императорской семьи. Более трехсот предметов было продано частным лицам якобы с целью пополнения бюджета страны. Проданы они были точно так же по заниженным ценам, скорее всего по цене лома. Средства, конечно же, поступили в бюджет, но, как вы понимаете, суммы были очень невелики. С этим делом связывают самоубийство директора Оружейной палаты Дмитрия Иванова, который до последнего сопротивлялся продаже и изъятию ценностей в Гохран.

Орлов кивнул. Он хорошо знал историю России и слышал о незавидной судьбе центральных музеев в то время.

– При этом, понимаешь, она не придумала ничего нового. Все это уже было! – Казалось, что, отчитываясь, Крячко говорит о Нелли с некоторой долей восхищения. Потрясающая Казинидис в самом деле восхищала полковника. Все, за что она бралась, получалось у нее… идеально. Как бриллиант. Станислав даже пожалел, что не был знаком с ней лично. Чем больше они вели это дело, тем сильнее он восхищался удивительной женщиной. Ловкой мошенницей и настоящим мастером своего дела, которая продумала все до мельчайших деталей, она не опускала руки и постоянно работала.

– Поясните, – коротко бросил Петр Николаевич.

– Нелли была отличным художником. Ее картины, увы, не продавались. Но у нее была очень точная рука. И однажды, когда она попадает на серию лекций об истории ювелирного дела в России, у нее рождается план. Вернее, тогда еще это был только эскиз плана.

Гуров достал листок из уже другой папки. Той самой, что дала Баронесса.

На листке были нарисованы несколько украшений. Полковник рассказал, что, согласно свидетельствам ее преподавателей, Нелли была невероятно жадной до знаний. Она посещала все открытые занятия и постоянно искала себя.

– Они помнят, чем она занималась во времена студенчества? – удивился Орлов.

– Как ни странно, да. Старожилы помнят ее и в Плехановском. Правда, по другому делу, – вздохнул Гуров, – из-за нее уволили одного из ректоров факультета финансового менеджмента. Когда его жена пришла на занятия и устроила скандал. Якобы ректор изменял ей с одной из студенток. Студенткой, предположительно, была Казинидис. Сама же Нелли все отрицала и даже показывала всем свидетельство о браке с Андреем. Это было сразу после свадьбы, когда она еще училась в Плехановском. Кстати, училась она блестяще, шла на красный диплом, к чести преподавателей, из цеховой солидарности ее не пытались валить после той истории. Но… Рядом с ней всегда был Нифонтов, который именно после того скандала с ректором занимает его место.

– И сразу после этого Нелли решила завязать с финансовым менеджментом, правда, по словам самого Нифонтова, она якобы охладела к этой науке и подумывала заняться промышленностью, – заметил Крячко, который хорошо помнил, что у Казинидис были самые высокие баллы, а ее проекты постоянно занимали призовые места во всех олимпиадах.

– Наша художница очень внимательно слушала лектора. Потом она несколько раз посещала залы Алмазного фонда. Изучала выставленные украшения. И делала эскизы. Очень скоро в Оружейной палате и Алмазном фонде ее начали узнавать, но к тому времени ее картины уже стали продаваться, и то, что художницу тянет к прекрасному, никого не удивляло, – продолжил Гуров. – Мысль о том, что