7

Человека звали Шоу. Он был старикашкой, и еще несколько месяцев назад они с Лиамом были близкими друзьями. Деловыми партнерами. Или, точнее, соучастниками.

Они выполняли множество случайных заданий – в основном грабежи. Их специальностью были ломбарды, и вместе с любой командой, которую удалось набрать, они неплохо зарабатывали на ограблениях по всему Квинсленду.

Их отношения испортила особая партия украденных драгоценностей, на планирование которой они потратили месяцы. Лиам сам пошел в магазин, чтобы их забрать, а Шоу и еще один человек – преступник по имени Маркус с тяжелым ПТСР и зудящим пальцем на спусковом крючке – вырубили камеры, исключили из уравнения двух ночных охранников и подготовили все для побега.

Лиам все еще был внутри, когда услышал вой сирен и понял, что один из охранников – не такой уж бессознательный, как ему казалось,– включил сигнализацию. Теперь Лиаму нужно забрать драгоценности и убраться – и то, что должно было длиться пять минут, превратилось в шестьдесят секунд. Он двигался так быстро, как только мог, сосредоточившись на скорости и точности.

Он как раз высыпал последний поднос с бриллиантовыми кольцами, ожерельями и другими украшениями в черный мешок, когда услышал выстрелы.

За все годы работы они всегда носили оружие только в целях угрозы и точно никогда не стреляли. Но теперь звучало так, словно снаружи происходила хренова перестрелка, а он застрял в здании, как пойманная крыса. Лиам смог выглянуть в окно через железные решетки, которые никак не препятствовали ограблению, зато прекрасно демонстрировали, как будет выглядеть его комната, если его схватят.

Он в ужасе наблюдал, как Маркусу выстрелили в шею и грудь, и тот тяжело упал на тротуар. Шоу убрался в «Монаро», которым так гордился (теперь его блестящий черный край был усеян дырами от пуль), и рванул с места, визжа дымящимися шинами.

К чести Лиама, он был осторожным и умным. У него всегда был запасной путь к отступлению; резервный выход для него одного, если дела шли наперекосяк. Этот раз ничем не отличался, поэтому Лиам, не теряя времени, приступил к выполнению плана Б в попытке спастись от приближающейся – и враждебно настроенной – полиции.

Потолок в задней части магазина скрывал старый люк, который когда-то был лестницей, ведущей на крышу. Несколько лет назад, вероятно, по соображениям безопасности, владелец магазина закрыл входную дверь на крыше на засов и подключил сигнализацию, лестницу убрали, а панели на потолке разместили ниже, чем раньше. Три ночи назад Лиам пришел сюда, взобрался по дренажной трубе на крышу с внешней стороны соседнего магазина, захватив с собой болторезы, и аккуратно срезал выступающие головки с концов болтов, чтобы (как он надеялся) использовать входную дверь, толкнув снизу вверх, если возникнут трудности. Ведь если ситуация требует плана Б, то все не просто плохо, все охренеть как погано.

К радости Лиама – и немалому удивлению,– запасной план сработал так, как должен был.

Когда клетчатые кепки начали орать у входной двери двумя этажами ниже «Выйти с поднятыми руками!», Лиам уже бежал по крыше, потом по следующей и по следующей, пока не слез почти через два квартала от места происшествия.

Все еще сжимая сумку с драгоценностями.

Он не знал, что случилось с Шоу, и ему было плевать. Этот парень затупил, и теперь на них, скорее всего, навесили ярлык убийц полицейских в дополнение к ворам, а это ужасная проблема. Кроме того, в руках Лиам держал накопительный фонд для него, жены и сына. Достаточно, чтобы уехать подальше от Квинсленда и прожить хотя бы несколько лет, пока он не найдет настоящую работу, легальную, которая поможет ему заставить Каарона забыть о том, что он навсегда покинул Шоу – и криминал.

Днем позже они с семьей покинули квартиру в Брисбене со всеми пожитками и направились на юг. Родители Каарона владели земельным участком в Беге, недалеко от Идена, на неровном побережье, и старой мельницей с пустующим сараем. Именно там можно было спрятаться и переждать бурю. Лиам видел фотографии и понимал, что всегда жить там не сможет, но пока что сойдет.

По крайней мере, так он думал.

На самом же деле сарай стал декорацией для фильма ужасов. Повторяющийся кошмар, который снился ему снова и снова в течение последних нескольких лет, сон, который последовал за ним из Австралии, затем в Англию, потом через великий Атлантический океан в Америку, как темное пятно в сознании – упрямая, ноющая опухоль, которая никогда не покинет его, как бы далеко или долго он ни бежал.

И сейчас ему снова снился этот кошмар.

Однако в его случае яд жука не изменил прежних воспоминаний, которые навсегда изменили его жизнь, как это произошло с Питом и Дженни. Им снилась правда, которая превратилась в ужасную, сводящую с ума ложь.

А сон Лиама был ложью, которая, однажды изменившись, превратилась в сводящую с ума правду. Настоящее воспоминание – а не выдумка, придуманная разумом,– о том дне, когда его жизнь изменилась навсегда.

Он с Тимоти, и они бегут.

Всегда бегут. Смеются. Это игра.

Три выстрела – бах-бах-бах – эхом отдаются со стороны мельницы и пристроенного к ней сарая. Того самого, в котором они временно жили.

Они нашли нас.

– Тимоти, беги! – кричит он, и мальчик послушно бежит. Он достаточно знает о своем отце, его прошлом, чтобы понимать, что опасность нависает над ними всегда. Его мать плакала из-за этого столько ночей, а бесчисленные ссоры за эти годы вспыхивали в их старой квартире, как ночные монстры. Поэтому он бежит, но затем – без предупреждения – падает.

Лиам стремительно добегает до Тимоти, опускается на колени на песчаном склоне скалы и видит тело сына, зажатое между двумя большими камнями в неглубокой расщелине в прибрежных скалах. Море бушует в двадцати ярдах от него, всплеск каждой волны кажется предупреждением. Они приближаются! Они приближаются!

– Мне больно! – кричит Тимоти снизу. Маленькая рука тянется из темноты. Лиам лежит на животе, не смея повернуться обратно к мельнице, не желая знать, сколько у него осталось времени, потому что время не имеет значения. Важно лишь освободить своего мальчика, уберечь от опасности. Он не думает о трех выстрелах, не представляет, что случилось с женой.

Он сосредотачивается на руке.

Большой, тяжелый ботинок опускается ему на спину, каблук врезается в позвоночник между лопатками, придавливает. Три длинные тени тянутся по коричневым скалам, их серые головы расходятся в траве, отделяющей пляж от невысокого гребня.