Как ни хорохорься, а видно, что она никто. Не получится спрятать свою горькую долю под бравадой свободной женщины «ах, наконец-то я избавилась от этого недоразумения в виде мужа и живу на всю катушку». Сразу по ней видно, что не живет.

Сапоги старые, одежда скромная, но не это главный показатель. У свободной женщины на голове не бывает переходного периода между стрижкой и длинными волосами, и маникюр она не делает себе сама. А лицо у нее веселое и свежее от счастья и комплекса косметических процедур.

Все это у Олеси было в прежней жизни. Но после развода у парикмахерши вдруг образовалась огромная очередь, маникюршу поглотили семейные проблемы какого-то эпического размаха, а косметолог, услышав в трубке Олесин голос, немедленно собиралась на курсы повышения квалификации. Никак к ним стало не попасть.

Наивная Олеся не сразу догадалась, что, расставшись с мужем, она для этих женщин сделалась теткой с улицы, которой не место в элитном заведении для нужных людей. Салон красоты был чем-то вроде клуба, где за стрижкой, маникюром и масочками жены решали важные вопросы. Финская стенка в обмен на поступление в институт, госпитализация в престижную больницу за дефицитные шмотки, хорошее трудоустройство гарантировало продвижение в очереди на жилье или на машину, а через Олесю можно было устроить отсрочку от армии или, наоборот, место в военном училище.

Многие жены обожали крутить эти схемы, устраивая и доставая с большой выгодой для себя, а Олеся сторонилась. Однажды она, тогда еще совсем юная и неопытная генеральша, пообещала своей парикмахерше протекцию в летное училище, так муж чуть не прибил ее после этого. «Надо же понимать, кому помогать, – орал он, – сейчас наберем кухаркиных детей, а когда по-настоящему нужный человек попросит, что? Скажем, извините, места нет? Даже такая овца, как ты, должна понимать такие вещи, а ты только ставишь под удар репутацию семьи. Этому быдлу только дай палец, руку откусят. Как узнают, кому я помог, сразу со всего города водопроводчики с просьбами потянутся». Олесе этот скандал показался похожим на эпизод из «Войны и мира», где княгиня Друбецкая просит о помощи князя Василия, и она еще подумала, как странно, время идет, общественный строй меняется, а люди остаются людьми, и мотивы у них такие же, как и сто, и тысячу лет назад.

Парня муж тогда все-таки устроил, чтобы показать свое могущество и широту души, и парикмахерша в принципе могла бы это помнить. Но правду говорят, что уже оказанная услуга ничего не стоит.

Простую советскую женщину, если она не имеет доступа к дефициту или не сует трешку в карман, обслуживают настолько плохо, насколько это возможно. Постригут так, что мать родная не узнает, и не потому, что не умеют, а чтобы понимала свое место в этой жизни. Олеся понимала, и, не располагая лишней трешкой, в парикмахерскую не совалась. Некогда ультрамодная стрижка отросла настолько, что приходилось носить дочкин детский обруч. Только в последние недели стало возможным собрать волосы в очень короткий хвостик, слишком молодежный для сорокапятилетней женщины.

Прическа – это еще полбеды, особенно зимой, когда можно спрятать голову под шапку, а вот руки выдают свою хозяйку самым предательским образом.

Как она ни старается, а видно, что маникюр сделан не в салоне. Одна надежда, что с практикой придет и мастерство, а пока нет. Пока это весьма отдаленное подобие того, с чем она привыкла ходить в замужней жизни.

Про лицо вообще вспоминать не хочется. Стареет в полное свое удовольствие, а как иначе, когда крем «Томатный» Николаевской фабрики «Алые паруса» это уже роскошь.

Фигура только осталась неплохая, спасибо разводу, забравшему у Олеси весь лишний вес, но это в двадцать лет никто не посмотрит, чем обтянута твоя упругая попа, а в сорок пять с точностью до наоборот. Никому и дела нет, что скрывается под унылыми старыми шмотками.

Олеся тяжело, с подвыванием, вздохнула. Надо идти, явить новым знакомым себя саму – жалкую замухрышку без будущего. И без прошлого, что уж там.

Зачем только она вчера звонила мужу? Воспоминание отозвалось похмельной болью.

Муж уходил благородно, с одним чемоданом, оставив ей семейные накопления и обещав помогать материально. Сказал, что это будет справедливо, потому что Олеся не имела возможности развиваться профессионально, посвятив себя семье. «Правда, это был твой выбор, а не мой, – добавил он, – ну да ладно…»

Тогда у нее на секунду мелькнула надежда, что раз у него чувство вины перед женой победило природную прижимистость, то, может, он и вовсе передумает разводиться.

Не передумал, а семейных накоплений на книжке обнаружилось всего двести рублей. Олеся старалась не тратить этот НЗ, пару раз только взяла на билеты, чтобы съездить навестить сына и дочь, по которым ужасно скучала.

Их без особой волокиты развели в загсе, и, получив заветный штамп, муж исчез из жизни Олеси, будто его и не было. Даже с Новым годом не поздравил.

Только месяца через три она осмелилась позвонить ему и напомнить о деньгах. В ответ услышала, что раз обещал, то даст, когда нужно, и столько, сколько сочтет нужным, а она пусть учится рационально расходовать деньги хотя бы сейчас, раз за столько лет брака не овладела этим навыком.

Олеся послушно училась и ждала, а вчера, напуганная созерцанием собственных колготок, решила напомнить о себе снова. Трубку взяла его молодая жена.

Олеся попросила позвать Александра Андреевича.

– А кто его спрашивает?

Олеся представилась, хотя понимала, что ее прекрасно узнали по голосу.

– И что вам надо от Александра Андреевича?

– Поговорить.

– О чем?

– Вика, позови его, пожалуйста, мы сами решим.

В трубке засмеялись:

– Еще раз спрашиваю, что тебе от нас надо, попрошайка несчастная?

– Что?

– Что слышала! Хватит уже нас доставать!

– Вика, позови Александра Андреевича, мне нужно с ним поговорить, а перед тобой не собираюсь отчитываться.

– Да и не надо, я и так знаю, что деньги будешь клянчить!

Олеся бросила трубку, как раскаленную, потому что это была правда.

Щеки вспыхнули от унижения и боли. Зачем она только позвонила, знала же, что так будет. Ах, Вика, Вика, такая хорошая девочка была, тихая, вежливая… Олеся очень радовалась, что дочка, поступив в институт, выбрала в подружки ее, а не какую-нибудь отвязную курящую девицу.

Скромная Вика приходила, заглядывала в глаза «Олеся Михайловна, чем помочь, Олеся Михайловна, ой, а как это у вас так получается, Олеся Михайловна…»

Олеся таяла, ибо от родной дочери она никогда такого поклонения не видела. Чтобы Машка спрашивала у матери, как лучше приготовить обед? Зачем? Дураку же понятно, что как можно быстрее, чтобы разделаться