В трубах дважды простучало.

– Олив говорит, нет, – перевёл трубочист. – Два стука – нет, один – да. И я отвечу так же, с самыми сердечными благодарностями. Очень любезно с твоей стороны спросить.

– О чём разговор, – отозвалась она и принялась с жаром кромсать овощи и вбивать яйца в молоко. Желудок не позволял сейчас думать ни о чём другом. С вопросами, на которые ей ещё хотелось получить ответы, можно обождать, пока блюдо не отправится в духовку. Возможно, стоило получше присмотреться к приглашению, прежде чем убегать из дома. Но сейчас, занимаясь хоть чем-то полезным, а не изводя себя мыслями, стоило ли вообще сюда приходить, она сразу почувствовала себя гораздо лучше.

Пока они с Альманахом сосредоточились на работе, Уго рассказал, как сам оказался в поместье. Он был из бедной семьи бродяг, причём самым младшим и мелким, никаких перспектив в жизни у него не было, так что он с радостью ухватился за предложение пойти в трубочисты. Не очень-то шикарная работа, но всё лучше, чем сточные канавы выгребать.

– Эх, – вздохнула Этта. – А Олив?

– Сбежала от нежеланного жениха, – объяснил Уго. Одиночный выразительный стук подтвердил его слова. – А теперь, по-моему, счастлива замужем за котлом.

Из трубы донёсся тихий смешок, а потом череда постукиваний.

– Она говорит – вздор!

Скоро кухню наводнили ароматы стряпни. Теперь, когда в камине весело пылал огонь, а ближайшее будущее обещало вкусный ужин, этот уголок особняка начал казаться почти уютным. Этта придвинула к плите табурет. Альманах последовал её примеру, грея пальцы рук и ног в волнах расходящегося тепла. Когда же из духовки появилась фриттата – восхитительно ароматная, с коричневой корочкой по краям, оба набросились на неё, черпая деревянными ложками прямо из судка с двух сторон и останавливаясь лишь для того, чтобы подуть на дымящийся кусок и немножко охладить его перед тем, как запихивать в рот.

– Вкуснотища! – восхищённо протянул Альманах. Непривычная тяжесть в желудке наполнила его невероятным блаженством. – С ума сойти, как вкусно!

– Угу-у-ум-м-м.

Говорить Этта не могла, потому что рот у неё был забит.

– А завтра ужин приготовишь?

– Если ты потом всё помоешь.

– Замётано! – Такая договорённость Альманаха очень устраивала. – А торт печь ты, случайно, не умеешь?

– Ещё как умею!

Альманах прикрыл глаза от восторга. В сиротском приюте торты были редким лакомством, насладиться которым доводилось лишь раз в году на общем дне рождения.

– Кажется, я мог бы к такому привыкнуть.

– Я и сама о том же подумала. Никто меня не критикует, никто не указывает.

– Жаркий огонь, собственная постель, да если ещё и торт! – Альманах вздохнул. – Кого волнует какая-то старая тайна-другая?

– В каждом доме имеется своя тайна, каждая семья – лабиринт, – вставил Уго. – Так говорил мой дедушка.

– Ручаюсь, тут твой дедушка никогда не бывал. – Этта дочиста вылизала ложку. – Кстати, ты так и не рассказал нам, как открыть ворота. Не думай, что я забыла.

– А почему вы хотите, чтобы я вам рассказал?

– Потому что хотим прочитать надпись спереди на воротах и выяснить, как это место называется.

– А почему это так важно-то?

Из-за этой уклончивости охватившее Альманаха довольство жизнью начало слегка улетучиваться. Да расскажет Уго им хоть что-нибудь или нет?

– Потому что нам надо знать!

Этта предостерегающе положила руку ему на локоть.

– Кажется, я начинаю понимать. Уго, тебе о чём-то не разрешено нам рассказывать?

– Будь оно так, подозреваю, я не мог бы ответить на этот вопрос, – последовал немедленный ответ.

– Ага. – Она кивнула, принимая его слова за подтверждение своей теории, а не за очередную увёртку. И, встретившись глазами с Альманахом, многозначительно прибавила: – Скорее всего, какие-то чары, верно?

Тот кивнул, уловив идею и смекнув, к чему она клонит. Этта считает, что на всех в поместье наложены чары, из-за которых их никто не видит. Но, может, на самом деле заклинание куда более могущественно. Может, Уго и все остальные не в состоянии даже говорить о чарах – и о чём-либо с ними связанном!

Но какое отношение чары имеют к надписи на воротах?

Спросить напрямую нельзя, потому что Уго не сможет ответить. Придётся находить путь в обход, наугад, выясняя, что позволено, а что запрещено. И в конечном итоге попытаться выяснить, кто эти чары наложил, для чего они служат и как самим избежать участи всех остальных и не подпасть под действие заклятия.

Альманах любил правила, но это не значило, что он боялся их нарушать. Пускай правила, по которым работают чары, на первый взгляд казались однозначно чёрно-белыми, но вдруг вокруг остались какие-то серые области, в которых можно обсуждать то, что с этими чарами связано. Совсем как в тот раз, когда попечительница запретила мальчикам играть в помещении мячом, так что Джош стал играть апельсином. Он вроде и послушался, а вроде в то же время и не послушался.

Смысла спрашивать Уго о библиотеке просто так напрямик не было: благодаря чарам ответа не дождёшься.

Однако доктор Митили очень кстати обеспечила им дополнительную зацепку.

– Граммофон, – щёлкнул пальцами Альманах. – Уго, ты знаешь, где он?

– Ну разумеется! За третьей панелью справа на веранде. Панель открывается, если на неё нажать.

Этта схватила подсвечник и в мгновение ока вылетела из кухни. Альманах ринулся за ней. Тени плясали вокруг. Прибежав к северному крылу, где находилась застеклённая веранда, они начали отсчитывать панели.

– Один, два, три! – Этта поставила подсвечник на ближайший стол и надавила. Панель со щелчком вошла в углубление на стене, но не открылась.

– Может, надо сдвигать? – предположил Альманах.

Этта нажала на панель обеими ладонями и толкнула влево. Панель легко отъехала по тонким деревянным рельсам. За ней обнаружилась прямоугольная ниша, выложенная алым бархатом.

В нише, как и обещалось, хранился граммофон – затейливо украшенный, чёрно-серебряный аппарат с фетровым вращающимся диском, тонкой иглой и большим изогнутым рупором.

– Наконец-то! – Этта удовлетворённо посмотрела на него. – Но что теперь?

Альманах пошарил в памяти, вспоминая слова Этты. Что там ещё сказала доктор Митили?

– «Найди граммофон и поверни направо». «Поверни направо». Звучит не очень сложно.

Однако когда Этта встала перед нишей с граммофоном и повернулась направо, там оказалась лишь стена. Ни буфета, ни коридора, ни двери. Дети перенажимали все панели вокруг, но ни одна не щёлкнула и не поддалась.

Граммофон-то они отыскали, но тут же упёрлись в очередной тупик.

– Да как вообще библиотека могла бы находиться тут? – спросил Альманах, заметив расположение витражных окон, на каждом из которых красовался подмигивающий лев. – Это же наружная стена.

– Ой,