Весна отшумела ливнями и разодела деревья в зеленые одежды. На дворе стояло знойное лето. Румяное солнце вставало рано, днем щедро припекало, а вечером не торопилось на покой.

Хейта поднялась ни свет ни заря, ведь нынче был особенный день – шесть лет назад она появилась на свет!

Стянув у матери из сундуков синюю ленту, Хейта второпях накинула на голое тело длинную рубашонку, оправила под ней амулет в виде дракона – Фэйра подарок, – и босиком порскнула в приоткрытую дверь. Она стремглав понеслась на другой конец деревни, где дожидалась могучая раскидистая ива.

Дерево было древним и крепким – не боялось ни солнца, ни мороза – и невероятно красивым: его гибкие серебристые ветви свисали до самой земли, будто учтиво кланялись людям. Но в деревне иву не любили и лишний раз старались в ее сторону не глядеть.

Дерево было ничейным и росло наособицу. Поговаривали, что давным-давно ветер занес одинокое семечко из самого Заповедного леса. И выросло деревце не простое – волшебное, ходившее у леса в соглядатаях. Его давно желали срубить, но пойти с топором никто не решался. А Хейте дерево нравилось.

Прохладное и тенистое, оно надежно укрывало в жару от солнечных лучей. Блестящие листочки весело перешептывались, а девочка замирала, изумленно осознавая: ведь понимала, о чем говорят! В мерном шепоте листьев не было слов, но он навевал ей разные образы – то о грядущей осени, то о весенней грозе.

Но лучше всего было то, что здесь она была скрыта от чужих надоедливых глаз. Уютное убежище под ивой казалось Хейте надежной нерушимой крепостью. Но она и подумать не могла, что тем злополучным днем всему суждено было перемениться.

Пробравшись к стволу, Хейта распрямилась, чувствуя, как на сердце вмиг сделалось спокойно и легко. Над ее головой на тонкой ветке пестрело пять развеселых ленточек.

По весне, когда злые языки впервые пригнали ее под сень седовласой ивы, Хейте подумалось, что, если она станет взрослой, никто больше не посмеет ее задирать. И на следующий день она повязала пять ленточек – ровно по годам. Каждый год девочка решила навязывать новую, чтобы при виде их вспоминать, как скоро в жизни начнется иная пора.

Поднявшись на носочки, Хейта ловко повязала шестую и, прислонившись к прохладному стволу, погрузилась в радужные мечты о будущем. Но вдоволь намечтаться ей не дали. Скоро внимание Хейты привлек вкрадчивый шорох. Он доносился со стороны Заповедного леса, из высокой дремучей травы. Девочка с опаской прислушалась.

«Что за зверь осмелился пролезть через частокол и подобраться так близко: беспечный заяц, нахальная лиса или кто пострашней?» – промелькнуло у нее в голове. И тут словно в ответ на ее мысли беззаботную утреннюю тишину вспорол протяжный, преисполненный ярости вой.

Вздрогнув, как от удара, Хейта спешно попятилась. Лицо ее вмиг сделалось белее снега, сердце в груди бешено заколотилось, а в глазах вспыхнул безудержный страх. Это, конечно, мог быть обычный волк, что тоже, понятно, опасно и страшно. Но тот, о ком подумала Хейта, был стократ опасней и страшней.

Кровожадное чудище, не то зверь, не то человек. На ее языке таких существ называли вох-рехд, что на всеобщем значило – волк-оборотень. Именно волков-оборотней Лахта винила в гибели отца Хейты. Потому от одной только мысли о них сердце девочки намертво сковал ужас.

– Нет, быть не может, – прошептала она. – Они же ушли отсюда…

Но неистовый вой повторился, и его подхватили другие. В гуще травы мелькнула бурая волчья шкура, из-под которой проглядывала самая настоящая человеческая кожа.

Хейта никогда не видела оборотней, и ей некогда было задумываться, так они должны были выглядеть или не так. Потому, с отчаянным воплем «Рехд! Рехд!» она как ошпаренная вылетела из своего убежища и понеслась по деревне.

Люди таращились на нее: кто в негодовании, кто в недоумении, но разбегаться не спешили. Вскоре со всех сторон посыпались смешки, заспанные лица растягивались в улыбках.

Но один человек глядел жестко. Деревенский охотник по имени Харт. Он преградил Хейте путь, точно горный обвал. Не удержавшись, она с маху ткнулась ему в ноги. Но он на нее даже не поглядел. Сурово сдвинул низкие брови, упер руки в бока, маленькие серые глаза его льдисто сверкнули.

– Варх! – грозно проревел он.

В тот же миг неистовый вой стих, точно придушенный. Хейта отступила, непонимающе глядя на грозного Харта. «Отчего он позвал сына, когда впору было хвататься за лук или хотя бы за нож?» – изумленно подумалось ей. Хейта медленно обернулась.

В нескольких шагах от нее на дороге стоял долговязый вихрастый мальчишка. Стоял подбоченившись, цепкие темные глаза глядели дерзко, тонкие губы скривились в самодовольной усмешке. Поверх белобрысой головы, ниспадая по рубахе до самой земли, темнела серая волчья шкура. Морда зверя навеки застыла в кривом предсмертном оскале.

Вот каков он – охотника сын! Главный обидчик Хейты, ее неустанный преследователь. Небось, стащил у отца припасенную шкуру и для дружков не забыл – позади него стояли еще четверо, в таких же громоздких лохматых одеждах.

Про историю с отцом Хейты все в деревне знали. Ее часто рассказывали по вечерам, чтобы напрочь отбить охоту у молодых соваться в распроклятый лес. Вот, видать, Варх и решил ее так проучить. За самое больное задеть, знал ведь, что она от страха будет ни жива ни мертва.

Хейта нахмурилась. От жестокой обиды защипало в носу. Слезы подступили к горлу, но не излились. Нечеловеческим усилием она подавила слабовольный порыв. Однако жгучая ярость, зародившись в недрах ее существа, заполонила ее до краев, грозясь вырваться наружу.

Хейта задрожала, как натянутая стрела, жемчужные глаза разгорелись. И, не подумав о том, что противник был крепче ее, она пронзительно закричала и хищной птицей кинулась на Варха.

В глазах мальчишки успело вспыхнуть изумление, но оно тотчас сменилось наглой усмешкой – что такая козявка могла сделать ему? Пчела, и та ужалила бы сильнее! А в следующий миг случилось невероятное…

Едва ладони Хейты коснулись Варха, ослепительная вспышка, точно незваная молния, отшвырнула его в сторону, как пустой бесполезный мешок. Люди на мгновение крепко зажмурились.

Хейта стояла как вкопанная, силясь уразуметь, что произошло. В изумлении воззрилась на свои руки – обычные такие руки. Совсем как у других детей. Или… все же не совсем?

С земли, кряхтя и охая, поднялся Варх. Потирая ушибленный бок, он опасливо и ошалело покосился