Шрифт:
Закладка:
— Ваше Высочество, господин Эйлер — действительно мой друг, и я… — начал возмущаться Ломоносов.
— Не утруждайтесь, я не ищу с Вами ссоры, просто мне определенно не понятно, почему господин Эйлер до сих пор не в России. Он и русский язык знает, и не был обижен при Анне Иоанновне. Я лично положу ему жалование в две тысячи рублей, дам дом в аренду. Уговорите его, это гениальный человек! — я вновь отпил уже остывший чай.
— С Эйлером может получиться, но, к сожалению, Карл Линней наотрез отказывается ехать, — разочарованно сказал Ломоносов.
— Патриот Швеции? Воинственную партию «шляп» поддерживает? Или еще что? — спросил я.
Я был уверен, что позвеню монетами — и все знаменитости слетятся в Россию. Соберу тут цвет научной мысли современности и хоть немного продвину русскую науку. Ничего подобного! Люди не слишком охотно идут на перемены, особенно, если они признаны, а иных нам и не надо. Эйлер, насколько я осведомлен, всерьез рассматривает вариант с переселением. Фридрих Прусский не самый щедрый правитель, я же предлагал, кроме жалования в Академии наук, еще сверху и немало.
— Пусть так. Опишите Карлу, что мы согласны с переездом троих его «апостолов» [так в РИ звали учеников Линнея]. Меня интересует прежде господин Дэниель Роландель. Пригласите Линнея почитать лекции в университете, полезно будет для всех. Деньгами на это не поскуплюсь. Завлекайте ботаников еще исследованием Сибири и Камчатки, там уже есть собиратели образцов растений, так что Линней не получит знаний, если не станет с нами общаться.
— Так, может, и сам Линней приедет. Он падок на новые исследования. А Сибирь, Камчатка — темный лес, требующий много сил и исследований, — усмехнулся Ломоносов.
— Михаил Васильевич, как всегда, то, что скажу — тайна. Кое-каких вещей нету в тех бумагах, что я Вам передал. Так что самостоятельно проработайте, пожалуйста, — я дождался реакции ученого и продолжил. — Бумажный пух и спиртус, больше ничего не знаю, надеюсь вы сделаете открытие. Должно получиться горючее вещество [главный герой говорит о создании бездымного пороха, но кроме того, что в его изготовлении участвует хлопок и спирт, ничего не знает].
Михаил Васильевич ушел, а я остался в гордом одиночестве. Определяющим словом в моем ощущении реальности было «одиночество». Дети живут своей жизнью, пока бороться за право быть с ними — только обречь себя и их на большую разлуку. Жена… Н-да! Был еще человечек, с которым хотелось бы встретиться, и не только, но нельзя, даже потому, что подвергну ее опасности. Ну и мои планы относительно Катерины могут накрыться медным тазиком.
*………*………*
Славяносербск
19 января 1751 года
Иван Шевич налил полный стакан хлебного вина и залпом его выпил. Сильный человек, проведший полжизни на войне, опытнейший рубака, сегодня, как и каждый месяц восемнадцатого числа, становился слабым. Полгода назад Иван потерял почти всю семью, только дочка Иоанна и осталась жива.
Выпитое хмельное приносило разное настроение уже полковнику на российской службе. То Иван брался за саблю и выбегал во двор, ища себе противников, то рыдал безудержно, было, что и сидел, практически не шевелясь и, казалось, не моргая. Последнее состояние больше всего волновало Иоанну: она боялась, что отец лишится ума.
Но наступало девятнадцатое число, и полковник Шевич преображался. Иван в очередной раз просил прощения у своей дочери за вчерашние конфузы и шел на службу.
Славянский полк Шевича насчитывал уже три с половиной сотни сабель. Могло быть и больше: в Славяносербск прибывает много сербов, черногорцев, болгар, даже боснийцев. Немало просятся в полк и запорожцев, как уже бывалых воинов, так и казацкий молодняк. И деньги есть, чтобы набрать до тысячи сабель под свою руку, но нету тех самых сабель. Дело в том, что Иван Хорват фон Куртич [первый сербский полковник, перебравшийся на службу в Россию] набирает такой же полк и уже почти его сформировал. Вот он, первый сербский полковник на службе русской императрицы, и перекупил лучшее оружие. Власти обещали после войны с османами снабдить в достатке и холодным оружием и пистолями, но, как в России говорят: «Обещанного три года ждут».
Полковник Иван Шевич, отправляясь на службу к русской императрице, искренне хотел проявить себя, да и сейчас не против честной службы. Но приоритеты немного сместились, сейчас полковник вспомнил, что он прежде всего отец, и стал, как никогда прежде, опекать свою единственную дочь.
— Иоанна, мне нужно на службу, я оставлю тебе охрану, не выходи во двор, в доме все есть, — распоряжался полковник.
— Отец, так нельзя! Я, словно птица в клетке, не могу даже на лошади проехать, только и вижу, что твоих гусар. Ты не боишься меня с ними оставлять? Они же поедают меня глазами! — возмущалась Иоанна.
— Молодые парни, но службу знают, недоброго никогда не сотворят, в том я уверен. А ты права, дочь, замуж тебе надо, — Шевич-отец хотел обнять дочь, но строптивая девушка отпрянула.
— Отец, я уже говорила тебе! Не нужны мне женихи, за кого тут замуж выходить? Не пойду! — продолжала перечить отцу Иоанна.
— Пойдешь замуж, если я скажу! Так будет! Нельзя молодой красивой деве жить без мужа в городе, где, почитай, большинство — воины-гайдамаки. Знаешь, что разговаривал со мной Митко Братич за сына своего? Он и знатного рода, и прикупил земли под Харьковом, и много вывез добра с родины, почитай, самый богатый человек в Славяносербске, — пытался убедить дочь Иван Шевич.
— Я хочу ехать в Петербург, отпусти, отец, заклинаю! — взмолилась Иоанна.
Шевич не ответил дочери, он знал, что такие беседы могут длиться очень долго, у Иоанны был сильный характер, а Иван очень любил дочь, чтобы принуждать силой к чему-либо. Он был уверен, что спасает ее. Сгорит она в огне, который бушует возле трона. Бежать-то она собралась к наследнику.
А на следующий день к Ивану Шевичу, когда тот пошел проверить коней одной из рот полка, подошел представитель императорской власти в городе, ответственный за организацию переселенцев в Славяносербск. Этот, можно сказать, главный гражданский человек в городе не пространно намекнул, а практически прямо сказал, чтобы Иван Шевич не спешил с замужеством дочери, и что он лично переговорит с Митко Батичем. Пообещал Степан Аркадьевич Малютко, что по весне в полку Ивана будет более тысячи новых тульских сабель, пять сотен пистолей да четыре десятка добрых коней трех-пятилеток со сбруей.
Иван Бранкович Шевич, если именоваться с отчеством, на русский манер, не был дураком, он многое понял. И то, что он осознал, ему нисколько не понравилось. Наследнику приглянулась его дочь, он ее спас, он же ее и доставил в Славяносербск. Наивно было полагать, что цесаревич провожает всех встречных до их дома. Иоанна клялась, что осталась девицей, значит, хватило чести и достоинства у Петра Федоровича, чтобы не использовать свою власть.
Тогда и Иоанна была сама не своя. Даже со скидкой на то, что Иван не видел дочь почти два года, он догадался, что Иоанна влюблена.
Прошло больше полугода с того времени, Иван искренне надеялся, что последствий встречи дочери с наследником не будет. Шевич не мог читать творение Грибоедова «Горе от ума», но прекрасно осознавал смысл сказанного там: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь». Быть рядом с наследником — это хлебнуть горя сполна. И что еще усугубляет ситуацию, так это отношение Иоанны к наследнику. Девушка что-то себе надумала, летает в облаках. И еще Степан Аркадьевич…
А на следующий день после разговора с дочерью, 20 апреля, прибыл вестовой. Полковнику Шевичу пришлось скрыть свое удивление перед человеком из самого Петербурга. Шевичу предписывалось отобрать триста самых опытных бойцов, делая ставку на неженатых, и отправиться в Москву к самому губернатору. Вооружение, кроме холодного оружия, следовало оставить в Славяносербске и передать его в ведение другого формирующегося полка, как и оставить лишних коней.
Тогда Полковник Шевич еще не знал, кто именно был тем самым генерал-губернатором Москвы. Впрочем, даже если и узнал бы, то ослушаться не посмел. Это второе предписание от властей новой Родины, после согласования набора полка. Как же можно ослушаться и закончить
