Видимо, офицер Росс здорово сочувствовал моей матери, которой приходилось, иметь дело с таким человеком, как я, поэтому он отправил нас домой и попросил маму решить, будет ли она выдвигать обвинения против Линды. Что касается Ральфа, он твердо стоял на том, что Линда была слишком ненормальной, чтобы рассуждать о каких-то там обвинениях в ее адрес. Он сказал, что больше никогда не сможет чувствовать себя спокойно на парковке, если будет думать, что Линда его выслеживает.

Такой выдалась наша суббота, совместный, так сказать, поход дочери и матери по магазинам. Мне требовалось лечь в постель, так как постоянное прокручивание в голове этого кошмара меня изрядно изнурило. Родители пришли к выводу, что я вела себя противоестественно. Даже папа сказал, что с моей стороны было абсолютно недопустимо сидеть в машине с поднятыми стеклами и наблюдать, как на мою мать нападает «мародерствующее белое отребье».

В конце беседы мать спросила, следует ли ей, по моему мнению, выдвинуть обвинения против Линды. Я ответила что-то типа: «Ну да, это точно превратит мою жизнь в сплошную веселуху, когда я попытаюсь вернуться в школу». Она спросила, что, по моему мнению, нам теперь делать, и я ответила, что хотела бы забыть весь этот постыдный инцидент. Мама сказала, что всего лишь пыталась меня защитить, а я спросила, почему она просто меня не убила и разом со всем этим не покончила. После этого она заплакала и сказала папе, что больше не выдержит. Лично я считаю, что это не что иное, как призрак миссис Фрейсон. Глазом не успеешь моргнуть, как она уже разбирается с тем парнем на заправке «Шелл».

Ну да ладно.

Мне вдруг приходит в голову: из сегодняшних событий можно заключить, что из меня вышел бы неплохой наблюдатель. Один из тех, кто следит за происходящим и не испытывает потребности самому в чем-то участвовать. Как таких называют? А, точно, беспристрастными наблюдателями. Они едут на войну, ходят на демонстрации и так далее и просто наблюдают. Думаю, у меня это получилось бы неплохо. Я и так уже, относительно моей матери, нахожусь на последних стадиях далеко зашедшей отчужденности. Немного практики — и я начну испытывать то же самое в отношении каждого.

3 августа

Я потратила все утро, работая над своим новым образом. Уж он-то по-настоящему радикален.

Что касается, по крайней мере, цветовой гаммы, то я, кажется, смотрюсь совсем неплохо в этом оранжевом топике и красно-синих клетчатых брюках в обтяжку. Зеленая жилетка выглядела бы, вероятно, лучше поверх водолазки или хотя бы чего-нибудь с рукавами, но мне хочется напялить как можно больше новых шмоток.

Волосы по-прежнему смотрятся фигово. Я их вымыла и высушила, но они все равно комковатые и неровные. Тут и там громадные проплешины — свидетельство парикмахерских ошибок — вместо радикальной прически, на которую я так надеялась. Я бы и хотела привести волосы в порядок, но чтобы их подровнять, мне пришлось бы побриться налысо.

Я попыталась прицепить спереди заколки, как у Фрэнк, но у меня там попросту не хватило волос, на которых они бы держались как надо, поэтому пришлось прикрепить несколько клипсов к клоку волос на макушке, чтобы как-то заставить его немного опуститься. Возможно, я выглядела бы получше, если бы выщипала брови, оставив тоненькую ниточку дугой, как у Фрэнк. Однако к Ирме я с этим не пойду — она сделает меня похожей на какую-нибудь особенно уродливую статистку из «Звездного пути».

Родители до сих пор со мной не разговаривают. Папа внимательно осмотрел меня тяжелым взглядом, когда я предстала перед ним в новом образе, однако тут же отвернулся и ничего не сказал.

Мама тоже выглядит сегодня неважно. У нее фингал и пара огромных царапин на лице. Если честно, смотрится она довольно жалко. Мама глубоко погружена в свои обычные «зеленые» дела — медитирует, слушает свой отстойный нью-эйдж и хлещет галлонами чай «Странствующая безмятежность» в промежутках между звонками подругам с рассказом о том, что с нами стряслось. Я в любую минуту ожидаю наплыва всех этих клуш с намерением помочь моей мамаше пройти через это тяжелое испытание. Я подслушала, как она говорила одной из них, что решила не выдвигать обвинений, так как могут быть последствия, и что «власти, по-моему, ничего не могут поделать с уровнем насилия в этом городе». Можно подумать, она Махатма Ганди, а не фактический зачинщик всего произошедшего.

Не думаю, что мама так уж много рассказывает им о моей роли в Полуденной битве. У нее есть пунктик насчет того, что ее семья должна быть не хуже других. Знаю, ей хотелось бы хвастаться мною, но до сих пор повода не было, за исключением разве что того, что я редко выхожу из дома. Мама слишком горда, чтобы признать, что завидует друзьям, дети которых с кем-то дружат, работают в продовольственных кооперативах, являются членами Гринпис и ходят в обычную школу.

Мама иногда говорит о моей независимости и нонконформизме, как будто это так уж здорово, но я-то знаю, что пессимистичный ожесточенный изгой — вовсе не то, о чем ей мечталось, когда она решилась зачать первенца, пусть даже этот ребенок довольно развит в некоторых вещах, например в иронии и словарном запасе. Что ж, может, Властелин смерти больше, чем миссис Ф., преуспеет в превращении меня в такого человека, каким хочет видеть меня моя мать.

Папа чуть более реалистичен. Он вовсе не душа компании, зато так привлекателен внешне, что это не имеет значения. Кроме того, он довольно умен, но его умственные способности, как любит подчеркнуть бабушка, не направлены ни на что полезное. Папа проводит довольно много времени в полуподвале за написанием того, что сам он называет дамскими эротическими романами. Мама подозревает, что это порнография, и постоянно их просматривает, чтобы убедиться, что его истории не действуют на женщин морально разлагающим образом. На самом деле папа еще ничего не опубликовал, так что романы в духе легкого порно и вообще любовные романы — не такое уж прибыльное дело. Он выдает не более одного небольшого романа каждые три-четыре месяца, все они глубоко историчны, и во всех действуют женщины в такой тесной одежде, что им вечно приходится падать в глубокие обмороки. Очевидно,