– Очень надеюсь, по дороге обратно они не заблудятся. Или, думаешь, им всё-таки стоило выдать карту?

– Мама, врач сказал…

– Сына, о вреде курения, а так же алкоголизма и злоупотребления вредной пищей, мне всё рассказал доктор Зильберман ещё в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году. – Элиза сдвинула очки на кончик носа, строго глядя поверх оправы. – Между прочим, сам доктор Зильберман, никогда в жизни не куривший и не пивший ничего крепче кефира, помер в восьмидесятом от инфаркта. Делай выводы. Лена, если вас не затруднит, приготовьте, пожалуйста, кофе. И плесните туда коньяка. Хотя нет, коньяком я займусь сама, а то знаю вас, заботливых. Капните, чтобы даже на понюхать не хватило.

– Мама!

– Макс!

– Мама, чёрт тебя подери!..

– Макс, тебя подери! Вам что сказали? Не давать мне нервничать! Поэтому руки в ноги и бегом. Марш, марш!

Хозяйка замахала на них, будто мух отгоняя. Ленка с Максом переглянулись.

– Чёрт знает что такое, – проворчал под нос Петров и пошёл куда-то, видимо, откапывать сигареты из банки с овсяными хлопьями.

Ну и Ленка тоже пошла, только кофе варить, хотя со своим работодателем она была полностью согласна: лишь чёрт и знает, что тут творится! Дядюшка бы после эдакого не за компьютером сидел, а ещё пару дней в лежку лежал, стонал, «был при смерти» и требовал повышенного внимания с заботой. Впрочем, представить Михал Сергеича за ноутбуком так же невозможно, как, например, саму Ленку полуголой, в блёстках и с микрофоном. От него же излучения вредные! В смысле, от компьютера, не от микрофона. Дядя даже на электрический чайник не соглашался ни в какую…

– Итак, дети мои, вас наверняка интересует, с чего это я вдруг взялась выкидывать эдакие коленца. – Торжественно начала Элиза Анатольевна, на самом деле плеснув в крохотную фарфоровую чашечку коньяку – изрядно, между прочим, кажется, даже больше, чем Макс налил себе в пузатый бокал, у него-то получилось на донышке, а кофе едва из берегов не вышел. – Ну так смотрите.

Элиза развернула к ним ноутбук, на котором, растянутое во весь экран, чуть заметно мерцало изображение: рука, судя по длинным ногтям в блестящих стразах, женская, в ней микрофон. На одном пальце перстень, такой большой, что без труда закрывал целую фалангу.

– Куда смотреть? – уточнил Макс без особого интереса.

– Сюда, – хозяйка постучала дужкой снятых очков по экрану. – Камень видишь?

– Ну вижу. Топаз, что ли? Или просто стекляшка?

– Сам ты топаз, а стекляшки у тебя в голове. Обрати внимание на отражение света. Почти гало[2], да? Ещё в центре, видишь, яркое пятнышко, а оправы под ним совсем не видно.

– И что?

– А что это такое? – выпалила Ленка дуэтом с Максом, указав подбородком на экран нотбука.

Элиза Анатольевна тяжко вздохнула.

– Иллюзии об умственных способностях сына у меня рассеялись давно, его кроме обожаемой химии и прибылей ничто не интересует. Но вы то, Лена! Не разочаровывайте меня, пожалуйста. Это рука певицы Степашки, которая нас с вами сегодня вечером развлекала. Я имею в виду, конечно, певицу, а не руку.

– А откуда вы её взяли?

– О, господи! Узнала программу передач, выяснила, что за концерт шёл, нашла запись и сделала скриншот. Благо программа старая, давно на YouTube выложенная. Что не ясно?

Ленка, поскребя кончик носа, промолчала. Чувствовать себя полной дурой… Или как там Светланка говорила? Лузером и ламером? В общем, вот так себя чувствовать, да ещё по сравнению со старушкой, было не слишком уютно.

– Теперь с тобой сын, – Элиза наставила дужки очков на Макса. – Стоило бы знать, что такую световую ауру даёт только огранка бриллиантов. Так что никакой это не топаз и не стекляшка, а самый натуральный жёлтый бриллиант.

– Такой здоровый? – усомнился Петров.

– Был ещё один, больше почти на полтора карата. – Элиза Анатольевна помолчала, аккуратно положила очки перед собой, сложила руки, как школьница, опять вздохнула, но теперь не раздражённо, а грустно. – Только данный перстень я и без всякого свечения узнаю. Сядь, Макс, ты этой истории тоже не слышал.

– Мам, может не сегодня? Поздно уже.

– Сядь, я сказала, – Голос Элиза не повышала, только тихонько прихлопнула ладонью по столу, но вот тон у неё был таким, что сын, больше рта не раскрывая, немедленно опустился в кресло, а и без того сидевшая Ленка вытянулась во фрунт.

***

– Во-первых, звали моего папу не Анатолий, им он уже в двадцатых годах стал, а Аншель. Что, между прочим, переводится с иврита[3] как «счастливый». Но это к делу не относится, – начала Элиза Анатольевна негромко, глядя на свои сложенные руки. – Во-вторых, он был ювелиром, как и его отец. Не из самых известных, но – это я теперь понимаю – в этом виноват не недостаток таланта или мастерства. Просто они не чурались… Ну, скажем, сомнительных сделок.

– Неужто ворованное скупали? – усмехнулся Макс, видимо, нисколько не огорчённый, что в его предки жулики затесались.

– Про ворованное ничего не знаю, – чуть нахмурилась Элиза, головы по-прежнему не поднимая. – Но одну историю помню, мама рассказывала. Дело ещё до революции случилось, к папиному отцу, моему деду обратился некий англичанин, вроде как даже целый герцог. И предложил дедушке купить ожерелье. Такое, знаете, индийское, похожее на воротник, – старушка повела рукой вокруг собственной шеи. – Варварское великолепие, но золото и камни можно килограммами мерить. В том числе в украшении было и четыре крупных жёлтых бриллианта. Вроде бы, изначально их выковыряли из статуи богини Кали или какой-то другой, не знаю. Но привезли ожерелье действительно из Индии, хотя оно было и не слишком старым, по тем временам вообще новодел.

– Сколько же такое стоило? – негромко спросил Макс.

– Не так много, как могло бы. Дело в том, что этот джентльмен, который предположительно герцог, недаром со своим ожерельем в Россию приехал. Долгов у него было слишком уж много, вот и решил украшение продать и заказать его имитацию, подделку. Вроде как ничего не продавал, вот оно, ожерелье, дела идут лучше некуда, репутация герцогского рода незапятнанна. Сам понимаешь, всё проворачивалось в строжайшей тайне, стоимость изготовления подделки входила в цену. В общем, дед в накладе не остался.

– Умно, – оценил Макс.

А Ленка, забравшаяся в кресло с ногами, сердито глянула на него и едва не цикнула. Ну вот куда лезет со своими комментариями? Лишь слушать мешает, ведь почти же сказка, только на самом деле случившаяся. Интересно же!

– Оставлять ожерелье дед побоялся, мало ли что? Всё-таки вещь очень уж приметная. Поэтому украшение разобрали, золото переплавили и сделали парюру.

– Что есть парюра? – снова вклинился Петров, правда, в этот раз Ленка была ему почти благодарна.

– Попросту говоря, набор украшений, выполненных в одном дизайне, – пояснила Элиза Анатольевна, всё так же рассматривающая собственные руки. – Например, кольцо, браслет и брошь. Дедушка сделал колье, перстень, серьги и две заколки для волос. Но колье не простое, а с секретом. – Хозяйка наклонилась, повозилась с ящиками стола и, небрежно сдвинув локтём ноутбук в сторону, аккуратно выложила на столешницу переливающийся ручеёк. Камни, будто обрадовавшись чему-то, ярко вспыхнули в луже света от настольной лампы. Золото оправы масляно подмигнуло. По тёмно-зелёному сукну стола скакнули брызги солнечных зайчиков. Макс тихонечко, уважительно так присвистнул. – Видите? – Элиза нежно коснулась желтоватого камня в форме слезы. – Вот один из тех жёлтых бриллиантов, этот самый большой. А теперь смотрите, – старушка сделала что-то такое, не очень заметное и ручеёк распался на две мерцающие змейки. – Видите листочки? Очень модный элемент эпохи модерна, кстати. Вот под ними замочки и теперь можно носить, как два браслета, – Элиза Анатольевна обвила своё запястье блестящей дорожкой. – А если соединить вот так, то получится налобное украшение.