— Само собой разумеется! Я найду его. Все дела, которые мне поручали, были мною раскрыты.

— Вы давно уже в полиции?

— Я пришел в полицию сразу после окончания учебы в высшей школе. Сильнейшее мое оружие — терпение. Бывает, что на раскрытие убийства достаточно всего недели, а иной раз на это требуется два года. В известной степени моя работа напоминает вашу, у Изгороди: она никогда не кончается. Кстати, откуда Каланча получает провизию?

— Обычно из Квинамби. Но очень часто он не ходит на центральную усадьбу, каждый второй четверг устраивая стоянку возле «Колодца 10». Там мимо проходит грузовик из Лейк-Фроума, за почтой. Каланча дает водителю список заказов, и тот доставляет желаемое, когда едет обратно. Подождите-ка, в ближайший четверг Каланча снова остановится у ворот возле «Колодца 10». Вот вам и случай поговорить с ним!

— Да, мне очень хотелось бы.

— Понимаю.

— Скажите, а что за человек — управляющий Лейк-Фроум-Стейшн?

— Он очень напоминает Нуггета, хотя и белый. Впрочем, загар у него такой, что не сразу и разберешь, белый ли он. Бреется раз в неделю. Чистая противоположность командеру Джонсу, владельцу Квинамби. Да и оба хозяйских дома просто несравнимы. Леввей и живет-то, собственно, даже не в доме, а в своего рода лагере, словно в буше. И все ему, похоже, нипочем. Когда я его в первый раз увидел, то, честно говоря, удивился, как это ему удалось получить должность управляющего.

— Лейк-Фроум-Стейшн больше, чем Квинамби?

— Нет, поменьше. И к тому же далеко не так хорошо содержится. Кажется, принадлежит какой-то английской скотоводческой компании, — Ньютон разжег трубку. — Леввей очень хорошо уживается с аборигенами, а вот у командера Джонса из Квинамби с ними трудности. Со своими белыми работниками Джонс прекрасно ладит, и потом, у него отличный управляющий. Нас-то, простых людей, — громко рассмеялся смотритель, — в Квинамби в хозяйский дом, понятно, не приглашают.

— Джонс, кажется, ведет очень уединенную жизнь?

— Что правда, то правда! Это зависит частично от его жены. Мне кажется, ей здесь не очень-то нравится. Ну, ладно, пойду-ка я спать.

На другое утро, на восходе солнца, Бони и Ньютон расстались. Бони прикинул, что делать дальше. До четверга оставалось пять дней. Ньютон сказал, что вернется сюда лишь через две недели.

— Счастливо! — помахал на прощанье рукой бородатый смотритель.

Бони двинулся на север. Он еще раз напоил Рози и Старого Джорджа, и животные с удовольствием снова принялись пережевывать корм. Валкой поступью они напоминали два корабля в открытом море.

Бони хорошо изучил привычки своих верблюдов. Они были покладисты, и в этой местности чувствовали себя как дома. Трудностей с ними практически не возникало, надо было только помнить, что самое позднее через четыре дня их необходимо поить. Иначе Рози становилась непослушной, а Старый Джордж начинал попрошайничать.

Всякий раз, когда после водопоя Бони приводил животных назад в лагерь, Старый Джордж останавливался и, застыв на месте, внимательно осматривался. Верблюд тащил две жестяных канистры, по двадцати литров каждая. Запаса воды должно было хватить на пять дней. Поэтому Бони взял за правило не расходовать на стряпню и мытье более восьми литров в день.

Когда Старый Джордж впервые начал христарадничать, Бони чуть не лопнул со смеха. Инспектор налил в тазик для мытья три кружки воды. Стоило Старому Джорджу увидеть это, он тотчас же, несмотря на спутанные ноги, приковылял поближе и терпеливо ждал, пока Бони вымоется. Он умильно смотрел на тазик, и Бони протянул ему мыльную воду. Верблюд жадно высосал мутную жижицу, вскинул голову и снова принялся жевать. После этого он весь день вел себя превосходно.

Рози подобными напитками пренебрегала. На пятый день с ней не стало никакого сладу — ни заседлать, ни загрузить. Она так крепко прижималась к земле, что Бони не мог подсунуть под нее седельную подпругу. Не оставалось ничего другого, как брать лопату и отрывать под брюхом Рози ямку. А Рози жалобно стонала, пыталась глубже вдавиться в землю, и, если ничего не помогало, объявляла забастовку и не желала подниматься. На передней части железного седла, разделенного надвое горбом, она несла ящики с провиантом, а по обе стороны его — мотки проволоки. Старый Джордж тащил на тяжелом вьючном седле около пяти центнеров разного инструмента.

Австралия многим обязана верблюдам, завезенным на пятый континент сэром Томасом Элдером в 1866 году. Благодаря верблюдам появилась возможность пересекать обширные безводные области, которые на лошадях преодолеть можно было разве после сильных затяжных дождей. Уверяли, что во время одной экспедиции в глубь континента верблюды продержались без воды двадцать четыре дня. Позже этих животных во все большем количестве стали завозить в страну вместе с их афганскими погонщиками. С верблюдами погонщики обходились скверно, и неудивительно, что животные становились строптивы и злобны.

Отправляться в путь в одиночку с верблюдами было поэтому достаточно рискованно. Работающие у Изгороди люди хорошо знали милые привычки своих животных и старались обходиться с ними по возможности предупредительно, доказывая тем, что и верблюд может быть кротким, как овечка, если с ним хорошо обращаться.

Люди очень редко ездят на верблюдах-вожаках: животным трудно то и дело становиться на колени и снова вставать. Поэтому фэнсер топает вдоль Изгороди пешком, перекинув через плечо повод. Второй, вьючный верблюд, шагает вслед за вожаком на поводу, привязанному к седлу. А ритмичный звон колокольчика свидетельствует, что вьючный верблюд не оторвался.

Повседневный обязательный труд пришелся Бони очень кстати. Передвигаясь с верблюдами вдоль Изгороди и выполняя необходимые работы, он не испытывал недостатка времени для размышлений. Работы в это время года в общем-то не так уж много: он выкорчевывал из песчаного грунта пучки колючей травы, сгребал их в кучу и перекидывал через Изгородь на территорию Нового Южного Уэльса. Он быстро выучился перелезать через изгородь, не цепляясь штанами за колючую проволоку. Время летело быстро.

На четвертый день после расставания со смотрителем Бони добрался до северного края своего участка, близ решетчатых ворот у «Колодца 10». Не успел он разбить лагерь, как увидел приближающегося мужчину, тотчас же признав в нем Каланчу Кента. Прозвище подходило на сто процентов, ибо был он долговяз — не менее пяти с половиной футов, тощ, как хвощ, и прямо-таки излучал какое-то холерическое беспокойство.

Еще не дойдя до ворот, Каланча замахал обеими руками.

— Привет, Эд! — закричал он. — Как дела? Рад, что встретился с тобой!

Он пересек дорогу и уложил своих верблюдов на колени возле лагеря Бони.

— Черный Ньютон рассказал мне о тебе, — продолжал он на полной громкости, что было совершенно излишне. — Он сказал,