– Прости меня, Поль, – прошептал Эмиль мне на ухо, заставляя волоски на затылке встать дыбом и зашевелиться. – Я повел себя как идиот. Не должен был…

Из меня вырвался негромкий, короткий истерический смешок. Ну дура же!

– Я до последнего надеялась, что ты скажешь, это не ты сделал те снимки.

– Я, – сдавленным голосом ответил он, и внутри меня как будто прокатилась огромная ледяная волна. Она словно сорвалась откуда-то в районе сердца и резко обрушилась вниз, стекая по ногам. А я ведь и правда надеялась, что ошиблась в своих подозрениях. – Когда ты уехала, я хотел позвонить тебе, разблокировал телефон, а потом надо было помочь загрузить в машину пьяного Арсена. Я положил телефон на полку в кухне и пошел помогать Тимуру. – Я молча слушала, дергая ногой от нетерпения. Меня все сильнее засасывало в область влияния Эмиля. Его запах, голос и практически невесомые прикосновения к волосам. А еще эти пальцы, которые легонько гладили мою опущенную руку… Слишком много всего, чтобы удержаться. Но ненависть, которая так быстро и пышно расцветала в моей душе, заменяя собой светлое чувство, пожалуй, была мощнее желания. – Я не заблокировал телефон, и это стало моей ошибкой.

– Так кто отправил снимки?

– Не знаю. Но выясняю.

Я повернула голову и снова посмотрела в эти орехового цвета омуты, которые у обычных людей зовутся глазами.

– Кому ты показывал снимки? – резко спросила я, Эмиль моргнул. – Ты ведь показывал их кому-то. Я знаю это, не держи меня за дуру. Кому, Эмиль?

– Пацанам.

Я сцепила зубы, чтобы не раскиснуть прямо перед ним. Это вообще нормально? Выйти из спальни, где ты был с девушкой, и показать друзьям, как она выглядит без одежды? Я крепко зажмурилась, а потом снова вперилась взглядом в лицо Эмиля.

– Каким пацанам?

– Своим.

– Своим пацанам, – повторила я. Голос звучал глухо. – Всем, да?

– Так их всего трое.

Я в неверии покачала головой.

– Ты себя слышишь? – спросила севшим голосом. – Ты… ты хоть осознаешь, насколько подло поступил?

– Ты права, Поль. Прости, пожалуйста. Я правда поступил по-скотски. Это идиотская привычка. Игра, в которую мы играли на протяжении пяти лет. Мы выпустились из университета, и мне казалось, было бы весело завершить все это так, как оно начиналось. Я только потом понял, что с тобой так нельзя. Но сделанного не воротишь. Поль, попробуй отнестись к этому, как к нашей идиотской шутке, которая больше никогда не повторится.

– Повеселились? – прошептала я, чувствуя, как ядовитый ком начал заполнять горло. В груди разрасталась огненная буря. – Пошел ты, Тарханов! – я толкнула его в грудь, но Эмиль не сдвинулся ни на шаг. Схватил меня свободной рукой за запястье и наоборот придвинулся ближе. Я почувствовала, как из глаз вырвалась первая горячая дорожка, и повысила голос: – Пусти меня! Ненавижу тебя! Тебя и твоих приспешников, которые считают, что мир лежит у их ног. Вы привыкли распоряжаться чужими жизнями, как будто играете в кукольный домик. А это не так. Вы играетесь судьбами людей. Зверье. Избалованные подонки!

– Поля… – севшим голосом.

Я сделала еще рывок, и на этот раз мне удалось освободить руку от его захвата и даже толкнуть в грудь так, что Эмиль сделал пару шагов назад. Я сразу же распахнула дверь и встала в проеме, чтобы он снова не запер нас. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы говорить немного тише и не привлекать внимание немногочисленных сотрудников университета и студентов, которые находились в здании. Эмиль сделал шаг навстречу, но я выставила вперед ладонь.

– Не подходи ко мне!

– Поля, я хочу быть с тобой, – внезапно выдал Эмиль, и я даже на какую-то секунду опешила, настолько неожиданно это прозвучало из его уст. Принц университета, как все его называли. Наследник папиной империи. Красавец и пижон. И вдруг хочет быть со мной. Мне даже захотелось прочистить уши и попросить его повторить, настолько неожиданно прозвучали его слова. – Поль, я хочу быть с тобой, – повторил он. А нет, не послышалось.

И так мне стало вдруг обидно. Если бы он сразу пришел ко мне, еще до той злополучной ночи. Если бы признался в своей симпатии. Мы бы попробовали построить что-то настоящее. А по факту виноват был не только он, но и я. Потому что показала ему, что я такая же, как и остальные его девки. Что со мной тоже так можно. Потому что я в первый же вечер официального знакомства прыгнула в его постель и позволила делать со мной все, что захочется. И так мне противно стало от понимания того факта, что я сама, дура, виновата, что неприязнь к Эмилю забурлила с новой силой. Если бы он изначально поступил правильно, то и я бы, наверное, вела себя как подобает.

– Если бы ты хотел быть со мной, Тарханов, – я резко выплевывала слова, глядя в его побледневшее лицо, – ты бы уважал меня, и все, что между нами произошло, хранил в секрете. По крайней мере, не делал бы снимки. А если бы сделал, то только для себя, а не для широкой общественности в лице твоих прихлебателей. Потому что постель, Эмиль, – это только между двумя. И никто не выносит из спальни то, что там происходит. И как бы сильно тебе ни хотелось похвастаться перед друзьями своими подвигами, ты бы этого не сделал, если бы уважал девушку, с которой хочешь встречаться. Но ты облажался. И все испортил, Эмиль, – последнее предложение вышло уже хриплым шепотом, обида украла мой голос. Обида и боль.

Я резко развернулась и вылетела из аудитории, на ходу вытирая слезы. В спину мне летело приглушенное «Сука!», а потом я услышала звон разбитого стекла, но не стала останавливаться, пока не покинула здание университета.