Правая ложа бенуара долго пустует, мэр с женой появляются перед самым началом.

Приглушают свет…

Я сижу в своем уголке рядом с Вебером, и вдруг такое удивительное чувство, как в детстве, что сейчас что-то начнется! Что-то удивительное и чудесное! Так, что сердце замирает, а потом начинает биться чаще.

Я смотрю на Людвига, он ловит мой взгляд, улыбается мне.

Поднимают занавес. Выходит дирижер.

И…

Людвиг берет скрипку, встает. В тишине легонько касается струн смычком. Тихо-тихо. Его скрипка поет… одинокая сначала, такая неторопливая, задумчивая песня. Потом подхватывает другая скрипка, третья… потом флейты… виолончель осторожным басом… Я сижу, слушаю все это…

Волшебство.

Почему я раньше не приходила сюда? Это так прекрасно.

Людвиг играет, прикрыв глаза, полностью отдавшись игре, словно лаская женщину. Так вдохновенно, самозабвенно. И песня первой скрипки ведет за собой.

Каждая нота – словно движение души.

Я сижу, едва ли не открыв рот. Случаю, забывая моргать даже.

Удивительно.

Одна мелодия заканчивается, начинается другая. Одни тягучие и грустные, что трогают до слез. Другие такие радостные, ритмичные, что так и тянет танцевать.

Прекрасно.

И когда, наконец, все стихает, я даже поверить не могу. Конец?

Сижу вытянувшись и не дыша.

- Ну что, проняло? – довольно фыркает Вебер рядом.

- Ага, - говорю я. – Я даже не думала, что так будет.

Аплодисменты, цветы.

Людвиг улыбается мне так счастливо. Словно невероятное чудо уже случилось. Свет и счастье в его глазах, щеки горят, красные пятна на щеках. Ох… хорошо, что я отключила ошейник, иначе ему бы так не сыграть.

Он мне кивает, словно говоря: «Спасибо, леди Одетта».

И я понимаю, что краснею в ответ.

Ты так прекрасен, Людвиг.

8

Сегодня я снова спала в участке. Удивительно, но спала довольно хорошо, наверно, просто устала за эти дни, столько событий, сколько в моей жизни давно не было. Это работы бывало много, но вот так, чтобы это затрагивало лично – уж не припомню. А сейчас затрагивало – уж себя я обманывать не стану. Думала, что не усну, но вырубилась почти сразу, как влезла под одеяло.

Ночью просыпалась, слышала как тихо-тихо, едва слышно, играет Людвиг. Потом какой-то шум и возмущенный голос дежурного. Слов почти не разобрать, но, судя по всему, требовал тишины. Что ж… дежурному хотелось поспать. А мне не мешало. Я бы даже пошла, поближе послушала, но не хотелось Людвигу мешать.

Поэтому посплю.

Я прошлую ночь почти не спала, так что сейчас отсыпалась за обе.

А утром меня разбудил Говард.

- Оди, вставай! Там труп привезли, тебе понравится!

Вид у него был одновременно хмурый и довольный, только Говард так умеет.

- Понравится? С чего ты взял? Кто там?

- Давай, давай! – Говард подмигнул. – Сама увидишь!

Я быстро встала, оделась.

Мамаша Лаубе.

Вот же, твою мать!

У меня даже нервный смех какой-то, не могу. Я даже зажала ладонью рот, закусила губу. Вот же…

Она уже лежала на столе, ее привезли, значит, узнали давно, успели все осмотреть и зафиксировать. Меня на место преступления обычно не зовут, я там ничем помочь не могу, следопыт из меня никакой. Меня уже потом зовут, покойников допрашивать.

Горло разодрано, на плечах и груди следы когтей.

Оборотень.

Это значит – не Людвиг. Потому что Людвиг у нас тут в камере сидит.

Он не виновен.

Поняла, что рада. Просто прыгать хочется!

И мне бы женщину пожалеть, но тут никак не выходит. Не понравилась она мне, а вот Людвиг… он – наоборот. Я рада, что все обернулось так. Теперь все очевидно.

Теперь бы только настоящего убийцу найти.

- Ее дома нашли, - сказал Говард. – Дверь не заперта, следов взлома нет, хотя и зашли и вышли через дверь, вокруг дома все чисто, не в окно лезли. Это значит, скорее всего, что она ему сама открыла. Знала его.

- Надо Людвига отпустить, - сказала я.

Говард усмехнулся.

- Отпустим. Ты только мамашу допроси сначала, пусть расскажет, а потом отпустим. А Людвигу твоему сейчас все равно лучше у нас остаться, поговори с ним. А то ведь если мамашу убили, то и его могут. Он, конечно, тоже оборотень по крови, но если не оборачивался, то сил отбиться самому не хватит.

- Да, - сказала я. – Поговорю.

- Ты готовься пока, - сказал Говард. – Хочешь, кофе сначала попей, а то сонная совсем… Как будешь готова – свистни. Людвига твоего мы тоже приведем. Думаю, он имеет право знать правду. Стоит знать.

Людвиг сидел на скамеечке в коридоре, его освободили уже.

Повернулся ко мне.

- Господин Лаубе… - я поняла, что не знаю, как это сказать, с чего начать. Выражать сочувствия я не умею. И вообще я не сочувствую, я рада за него. – Вы уже знаете, да? Я… Мои соболезнования… - Глупо как-то все это. - Я… простите, я не знаю, что сказать.

Он слабо улыбнулся, печально так.

- Да ничего не надо говорить. Спасибо, что верили в меня. Но это… Я никак не ожидал.

Потер ладонью лицо. Зажмурился.

Как бы там ни было, какие бы отношения у них ни были, но она его мать, и больше у него никого нет.

- Вам ведь сказали уже, что лучше пока не уходить, да? – сказала я. - Тот, кто убил вашу мать, может охотиться и на вас. Здесь, все же, безопаснее.

- Да, - он кивнул. – Мне и некуда особо идти. Домой я сейчас, наверно, не готов.

Понимаю…

- Я иду за кофе, господин Лаубе. Взять вам? Может быть, сэндвич? Вы завтракали?

Он покачал головой.

- Меня отпустили с утра, так что тюремный завтрак мне уже не положен. Но есть что-то не хочется. А от кофе, если вам не трудно, я бы не отказался. Только у меня с собой нет денег… - он похлопал по карманам, - но я обязательно все отдам.

Даже смешно. Уж кофе-то я могу угостить, это не сложно, мне хорошо платят.

- Не беспокойтесь об этом. Вам кофе черный или с молоком?

- Черный. Благодарю вас.

Я притащила два кофе и два здоровенных сэндвича с беконом в коробочке подмышкой, у меня опыт, я знаю, что надо, да и там в кофейне отлично знают, как голодных полицейских кормить. Отдала один Людвигу. Он взял. Поблагодарил.