— Жалко, что твои родители работают сегодня, было бы здорово собраться так, как раньше, — голос миссис Тёрнер звучал с ностальгией, осматривая уже повзрослевших детей, и чуть не задерживается на дочери. — Не правда ли, Ники?

Пока листик салата казался чем-то вроде произведения искусства, до девушки не сразу дошло, что обращаются к ней. Нэйтен под столом толкнул её ногу, и она оторвала взгляд от тарелки, ловя материнский вопрос:

— А-а, д-да, да, здорово, — произносит, скорее, на автомате, не задумываясь. Картер настырно ловит её взгляд. Не знает зачем, но неприятно ощутила странное волнение. Да что ему нужно?

— А ты почему, Нэйтен, стал к нам так редко заглядывать? Вы с Ники так хорошо дружили, а сейчас практически не видитесь, — вопросы матери ставили в тупик обоих.

— Просто у Нэйтона столько «важных» дел, удивляюсь, как он выкроил время, чтобы посетить нас, — прищурилась Тёрнер и сарказм резанула по нервам Картера, но натянул ответную улыбочку, чуть обнажая зубы.

— Да нет, просто Николь у нас такой пример для подражания, каждый доклад, как научное исследование, так что рядом с ней боишься упасть лицом в грязь. Мы отличаемся подходами.

Скрипучее чувство, как от несмазанного косяка, терзает внутренности, ощущая Нэйтона с его язвительностью рядом. Слишком близко, слишком напряжённо, слишком в стиле Нэйта Картера. Тяжёлое дыхание Николь уже слабо помогало, а пускать в ход уничтожающий взгляд опасно, и он это знает. Пользуется моментом. Её нога незаметно, но больно опускается на его ступню, сильнее придавливая к полу. Он едва заметно дёрнулся, но не подал виду, только в глазах блеснул азарт «ну я тебе потом покажу». Не с той решил поиграть. Она та, кто будет пытать, мучить, уничтожать…

Остаток вечера даже прошёл в спокойствии, позволив Николь хотя бы немного, но расслабиться. Непринуждённые отстранённые разговоры на общие темы можно стерпеть и даже прокусанный язык, дабы не выбросить колкость. Пускай родители пообщаются с гостем.

Николь отправила мать отдыхать, взяв заботы по уборке на себя. Грязные тарелки она опустила в мойку, а руками упёрлась о холодный край раковины, набирая побольше воздуха в лёгкие. Тело ломит, словно она таскала мешки с цементом. Сколько сил уходит держаться. Это он виноват! Всегда твердит и будет утверждать. Ведь всегда проще обвинить кого-то, чем попытаться понять себя. Но он же провоцирует.

Несколько прядок из хвоста выбиваются, спадая на лицо, щекоча ресницы. Ники не спешит их убирать, пускай хоть немного отвлекут от мыслей, раздражая уже другие рецепторы.

— Тебе помочь? — скрипучий низкий голос звучит совсем рядом, практически пуская прохладное дыхание в затылок, вызвав порыв мурашек по телу.

Николь резко разворачивается, но понимает, что тут же оказывается в плену, прижимаясь поясницей к раковине. Он захватил незаметно, пока блуждала на своей волне, и теперь его руки расставлены по краям стола, пока глаза приковывают к месту. Она устала. Что ещё ему надо?

— Не нуждаюсь в твоей помощи, лучше оставь меня, — холодный её взгляд огревает, но не горячо, а словно ментально отдвигая как можно дальше от себя.

— Сколько можно? Даже в такой мелочи ты отталкиваешь. Невозможно, Николь, всю жизнь быть одиночкой — завоешь от терзаний и самообмана.

Близко, очень, и он не отводит взгляда. Он пытается пробиться сквозь кокон, но она не слышит его. Никогда не слышала. Или она просто боится услышать и согласиться с правотой, принять обстоятельства, о которых и сама знает.

— Будь добр, отстань от меня, — её губы подёргиваются, видя, как необъяснимая его улыбка, совсем даже не лукавая, не язвительная, но и спокойствием не отдаёт, скорее, уставшая, касается его губ, а голова опускается, отрицательно покачиваясь, пока не поднимет её обратно. Картер обжигает, заставляя нервно сглотнуть. Снова он скользит взглядом по контуру девичьих губ. Жестокая.

— Ты всегда так делаешь, когда тебе страшно. Прячешь свой страх за нападением и резкими словами. Но, — он внимательно изучает черты её лица, словно каждый раз запоминает заново, боясь забыть. Это её смущает, каждый раз, но он никогда не узнает. Она камень, не лёд, который может растаять от первых лучей солнца, именно словно камень, непробиваемая и твёрдая. Закалила себя от общества, — в то же время всегда принимаешь меня.

Что он хочет сказать? Что пытается донести? И зачем? Тёрнер молча выслушивает, не спуская серьёзность и даже пытаясь вдуматься. Картер имел черту порой говорить что-то странное, загадочное, известное только ему.

— Даже сейчас, если я притронусь к тебе, — правая рука парня приподнялась, потянувшись к лицу девушки, — чтобы убрать выбившую прядь, — и кончики пальцев едва касаются щеки, захватывая мягкие волоски, бережно убирая за ухо, — ты не отстранишься и не оттолкнёшь, — словно констатирует факт, который только что произошёл.

Она раньше не замечала, но, ведь и правда, всегда его пускала в своё пространство. Его одного. Он был единственным раздражителем внутренних просторов, но также единственным, кто прикасался к ним позволительно легко. Когда-то спокойное сердце издало нервный удар. Один. Но мощный. Неожиданное действие заставило впить ногти в твёрдую железную поверхность, чуть скрипнув ими.

Нет, только опять не это, Николь больше этого не вынесет.

— Уйди, — давит Николь голосом, как угрозой.

Отчаянные люди всегда будут барахтаться в собственной пучине эмоций. Но надетая маска скрывает многое и служит защитой однажды уже познав чувство боли. Николь было достаточно.

— Я бы с радостью, малышка, но обещал твоему отцу сыграть с ним в нарды.

***

Сумерки накатывались необычно быстро, пуская пронизывающую прохладу под кофту и вынуждая поёжиться от мурашек, но девушку всё устраивает, ей комфортно, хоть и укуталась посильнее в серую толстовку. Её пальцы скользят у корней распущенных волос. Крыша дома, куда она часто незаметно прошмыгивала через чердак укрывала и давала убежище. Тихо, и здесь незаметна для окружающих. Её территория одиночества и покоя.

Николь прикрывает глаза, одновременно совершая затяжку сигареты, словно смакуя горьковатый привкус на языке, опуская его в лёгкие и выдыхая в воздух остатки, которыми можно полюбоваться, как создателем. Она нуждалась в этом — это необходимость. Зависима от маленького дымка яда. Пристрастие, которое боится отпустить. Маленькая радость её настоящей. Капелька временного счастья. Ведь даже несмотря на все воспоминания вечера и до сих пор присутствие Картера в их доме, на данный момент она расслаблена.

Выслушав истории матери о весёлых деньках молодости, просмотрев игру отца с Нэйтеном и каждый раз хмыкая от того, как парень специально поддавался, позволяя его обыгрывать, она наконец смогла уединиться. Нашла