— Какого черта с тобой не так? — шипит он. — Ты пытаешься заставить Зета убить меня или что?

— Ты за нас не отвечаешь, Майкл, — бросаю я в ответ.

Лэйси фыркает, скрывая легкую усмешку.

— Вообще-то, готова поспорить, что так и есть. Зи послал тебя в качестве няни, верно?

Майкл не удостаивает нас ответом. Он наклоняется к таксисту протягивает двадцатку и велит ему уезжать, да побыстрее. Водитель делает то, что ему говорят, и вот мы с Лэйси стоим у склада с разъяренным Майклом.

— Вы возвращаетесь внутрь, — сообщает он нам.

— Нет. — Мне надоело чувствовать себя словно в ловушке. Я ни за что не вернусь в это здание. Пока травмированное, яростное выражение лица Зета не станет далеким воспоминанием. — Я собираюсь навестить Пиппу, — говорю я.

— Мозгоправа? Какого черта? У Лэйси недавно был прием.

— Это нужно не ей. Мне. Твой босс — первоклассный засранец, и я хочу поговорить со своей подругой.

Моя непоколебимость в этом вопросе, должно быть, ясна как день, потому что Майкл издал разочарованный вздох, а затем вскинул руки вверх.

— Хорошо. Ладно. Но я поведу машину и поднимусь с тобой в квартиру.

Он бормочет что-то себе под нос, возвращаясь к водительскому сидению. Все, что я слышу, это слова «безответственная», «ходячая приманка» и «желание смерти».

Не хочу расстраивать Майкла, он хороший парень, но сейчас я слишком обеспокоена. Волнуюсь из-за всего. Думала, что у нас с Зетом произошел переломный момент, но после его реакции на мое признание, не уверена, что мы движемся в одном направлении. Настанет день, когда вся неопределенность и паника закончатся, но это произойдет не скоро.

ГЛАВА 5

ЗЕТ

— Ублюдок, тебе лучше позволить. Мне. Выбраться! Мы убьем тебя и этого старого английского ублюдка!

Старый английский ублюдок? Почему, черт возьми, они думают, что меня волнует то, что убьют Чарли? Честно говоря, они сделали бы мне одолжение, хотя я был бы безмерно счастлив сделать эту работу. Хмурюсь, гоняя, словно маньяк, по улицам Сиэтла. Осталось совсем немного. Я буду беспокоиться о Чарли и Хулио, и всех остальных злобных силах, охотящихся за моими яйцами, когда у меня не будет парня, запертого в багажнике моей машины. Меня осенило, что есть только один реальный способ справиться с Андреасом. Также мне пришло в голову, что не могу убить человека. Больше нет.

Не сейчас, когда я связан с женщиной, которая дала крайне неудобную клятву. Гиппократ, очевидно, никогда не сталкивался с людьми, с которыми я имею дело ежедневно. Если бы сталкивался, то изменил бы эту клятву, и она звучала так: «Я направлю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости». (Если только они не наезжают на меня. В таком случае, игра началась, ублюдок).

Я все еще ломаю голову над тем, как, черт возьми, устроить всю эту ситуацию с похищением, когда въезжаю в подземный гараж жилого дома на Вест-Авеню. Возможно, это не самый умный ход — привезти сюда Медину, но у меня есть договоренность с владельцем дома. В обмен на небольшую и довольно жестокую услугу, которую я ему оказал, он предоставил мне доступ к подвальным складским помещениям. Ни у кого больше нет ключа — даже у него. Я использовал это место пару раз, чтобы причинить боль некоторым людям, и, в конце концов, это центр города. Я должен быть рядом на случай, если позвонит Майкл.

Паркуюсь и, прежде чем открыть багажник, убеждаюсь, что вокруг никого нет. На случай, если Андрес окажется настолько глуп, что попытается что-то сделать, «Desert Eagle» нацелен на него. Он быстро перемещает взгляд, приспосабливаясь к свету — да, этот засранец собирался действовать. Его ноги подтянуты к груди, словно он собирается ударить ступнями. Однако я вне его досягаемости.

— Вылезай, — рычу я.

Медина смотрит на меня. Осматривает подземную парковку, на которой мы находимся, а затем говорит:

— Нет.

— Нет?

— Ни за что, ese. Если я вылезу из этой машины, это будет последнее, что я сделаю.

Мне следовало ударить этого засранца посильнее. Все было бы гораздо проще, если бы сейчас он был без сознания: я мог бы поднять его тощую задницу и перекинуть через плечо. На данный момент, мне нужно быть убедительным. Я отталкиваю его ноги в сторону, наклоняюсь к багажнику, прижимая дуло пистолета к его лбу.

— В данный момент у тебя есть два варианта, ese. Ты можешь либо умереть в багажнике машины, либо поговорить со мной о моем друге и, возможно, выйти живым, в зависимости от того, насколько сильно ты меня разозлишь. Выбор за тобой.

Медина сжал челюсть, взгляд острый и оценивающий.

— Хорошо.

Он выбирается из багажника с достоинством, на какое только способен человек с недавно сломанной рукой, не сводя с меня высокомерного взгляда. Я привык к подобным взглядам. Многие люди смотрели на меня так. Многие ненавидели меня, желали смерти. Представляли мою смерть — проигрывали это в своих головах, во всех красках. Это не беспокоит меня. В конце концов, каждый имеет право на мечты. Позорище для него, что это так и останется — не более чем мечта.

Я толкаю его пистолетом в солнечное сплетение.

— Шевелись.

Медина сужает глаза, но начинает двигаться. Веду его к служебному входу в конце парковки, стараясь, чтобы никто не заметил, что я заставляю человека отпирать дверь под дулом пистолета. В этом здании живут весьма сомнительные личности, но даже у них есть постояльцы, которые могут стать свидетелями этой сцены и подумать, что это чертовски подозрительно.

Я забираю у Медины ключ и выталкиваю его в коридор. Из-за аварийного освещения это место словно из фильмов ужасов. Медина не очень охотно следует указаниям, когда показываю ему, куда идти, но он знает, что в качестве альтернативы могу застрелить его прямо здесь и сейчас. Мы проходим через лабиринт проходов, прежде чем попадаем в комнату, которую я ищу.

Внутри пустой бетонной коробки нет ничего, кроме стула и лампочки, свисающей с потолка. Медина сразу же реагирует — это место похоже на подвал Хулио, куда Майкла привел Андреас. Будет справедливо, если Андреас ощутит это на себе. Я всаживаю пистолет ему в спину, тихо рыча:

— Лучше шевели задницей, или я вырублю тебя нах*й и притащу к стулу.

Андреасу известно, что я никогда не преувеличиваю. Он тихо выругался по-испански, пошел