из сотен солдат, его личный флот, его связи с предводителями кулугли[5] – всё это указывает на политические замыслы. Он потерпел серьёзную неудачу при Валоне, где потерял восемь галер и две тысячи рабов (в этой битве Найт обрёл свою свободу; он был одним из гребцов на захваченном корабле). Несколькими годами позже, когда султан планировал нападение на Мальту, Али Бичнин отказался отрядить для этого алжирский флот до тех пор, пока султан не выплатит аванс. Высокая Порта послала в Алжир чауша (посланника или эмиссара) за головой Али Бичнина; но тому вместе с пашой самим пришлось спасаться в мечети от ярости приверженцев корсарского адмирала. Однако в этот момент паша отказался платить янычарам жалованье, и их корпус потребовал, чтобы им заплатил Али Бичнин. Он же, скорее всего, не успел подготовить своих людей для переворота. Ему пришлось бежать на земли своего тестя, а янычары разграбили его городские дома, а заодно и еврейский квартал. Что произошло дальше? Высокая Порта явно опасалась, что Али Бичнин может вернуться в Алжир с войском кабилов; ему были посланы деньги, объявлено прощение и оказаны всевозможные почести за исключением звания паши, но когда он вернулся вместе с чаушем султана в Алжир, то вскоре заболел и скончался. Его похороны прошли с почти что монаршей пышностью, однако многие подозревали, что он был отравлен по приказанию султана5.

Андриес ван Эртвельт. Стычка испанцев с варварийскими корсарами. Первая пол. XVII в.

Симон Дансер, или «Старый Плясун», или «Диабло» Рейс, был знаменитым корсаром, который первым (по крайней мере так гласит легенда) научил северо-африканцев отказаться от своих устаревших средиземноморских гребных галер с латинскими парусами и начать ходить на «круглых кораблях», то есть построенных по европейскому образцу двухмачтовых судах (наподобие каравеллы, ставшей знаменитой благодаря Колумбу). Дансер и его товарищ капитан Уорд (с которым мы ещё встретимся позднее) достигли такой известности, что оказались персонажами в пьесе Томаса Деккера «Если эта пьеса не хороша, то в ней кроется Дьявол» (1612)6. Будучи изначально голландцем из Дордрехта,

…Дансер прибыл в Алжир из Марселя, где у него были дом, жена и ремесло судостроителя. Неясно, что заставило его стать ренегатом и обратиться к карьере корсара, но спустя три года после своего появления он стал ведущим рейсом в тайффе и заслужил себе фамилию Де-ли-реис, Капитан Сорвиголова, за свои бесстрашные подвиги. Взяв захваченные суда за образцы, Дансер учил своих собратьев-капитанов управлению и навигации круглых кораблей, имеющих высокую палубу, сложное парусное устройство и пушечное вооружение. Лично захватив сорок судов, он присоединил их к корсарскому флоту и, начиная с эпохи Дансера, алжирцы восполняли свои потери, как строя корабли на своих верфях, так и захватывая их в абордажных схватках.

Благодаря Дансеру алжирцы теперь могли заплывать дальше, чем когда-либо прежде. Они проходили через Гибралтарский пролив, пересекали Атлантику и добирались даже на север до Исландии, берега которой корсары опустошили в 1616 году…

По иронии, Дансер, вероятно, оставаясь, по крайней мере, тайным христианином, использовал захват испанского судна, перевозившего десять священников-иезуитов из Валенсии как возможность секретно сообщить двору французского короля Генриха IV о своём намерении вернуться в Марсель, где он оставил свою жену и детей. Французы согласились при условии благополучного возвращения иезуитов, что и было сделано. В 1609 году Дансер воссоединился со своей семьёй и был полностью восстановлен в своих гражданских правах городским советом Марселя. Но бывших корсаров не бывает, служит он христианской Франции или мусульманскому Алжиру, и в 1610 году Дансер высказал королю и членам марсельского совета своё смелое предложение устройства экспедиции против Алжира, которая – учитывая его экстраординарные знания всей изнанки города, – весьма вероятно, привела бы к свержению правления наместничества. К сожалению, французы, сомневаясь в лояльности бывшего корсара, отказались заниматься его проектом7.

Однако Старый Плясун действительно оказался casus belli[6] для войны между Францией и Алжиром. Похоже что…

…Дансер, в благодарность за великодушное обращение с ним французских властей, подарил герцогу де Гизу, губернатору провинции, две бронзовые пушки, которые, к несчастью для последующих событий, были предоставлены ему во временное пользование правительством Алжира. Разумеется, алжирцы, крайне возмущённые «предательством» Дансера, потребовали возврата этих двух орудий.

Политический кризис развивался медленно, но уверенно. Гиз отказался отдать свои пушки, однако события во Франции, никак не связанные с Дансером, отодвинули начало войны. Генрих IV пал жертвой убийцы, регент Мария Медичи столкнулась с проблемами как в Рейнской области, так и в Париже. Ничего не предпринималось. Именно такого кризиса и ждали алжирские рейсы: французская средиземноморская торговля была обширна, богата и соблазнительна, а с отказом французского короля предоставить возмещение всё это оказалось блестящей возможностью для корсаров8.

В конце концов орудия всё же были возвращены в Алжир – возможно, это было самое худшее унижение, которое Франция когда-либо претерпевала от своей будущей колонии.

Мы могли бы продолжать отыскивать имена многих обосновавшихся в Алжире ренегатов и даже названия кораблей, на которых они плавали и которые захватывали, но мы не узнаем существенно больше о том, как они жили, а с ещё меньшей вероятностью – об их мыслях и чувствах. Нет нужды говорить, что некоторые из них были мусульманами в лучшем случае лишь по имени и презирались благочестивыми единоверцами за то, что продолжали употреблять алкоголь, сквернословить и «петь, как христиане» даже после своего обращения. Но как быть с тем моряком из Сен-Тропе, вызвавшим дипломатический инцидент, когда французский консул попытался предотвратить его «превращение в турка»? Каковы были его мотивы? Как быть с мечетью и банями Али Бичнина? Это архитектурный памятник циничного лицемерия – или же знак более неоднозначных эмоций, наполовину эгоизма, наполовину чего-то ещё? В конце концов, абсолютная неискренность весьма редка в истории человеческой души. Большинство людей склонны оправдывать свой выбор и свои действия некой апелляцией к идеям и идеалам – и прежде всего, оправдывать эти поступки в своих собственных глазах. Когда своекорыстные интересы и свой воображаемый образ совпадают с идеологической риторикой и целями, то идеологии успешно воспринимаются. Было бы слишком наивно предполагать, что все ренегаты были позёрами и интриганами в макиавеллиевском духе. Куда более убедительно представить, что, по крайней мере, некоторые из них пришли к «вере» там, где они изображали веру.

Неоднозначность ренегатов отражалась даже в языке. Смешение народов в Алжире должно было порождать мультиязычный кошмар неправильного перевода. Был необходим лингва франка – язык межэтнического