Шрифт:
Закладка:
«Он был справедлив и милосерден ко всем. <…> Не дозволял никому обращаться жестоко с птицами и лесными зверями и всех учил добру, любви и милосердию. И он кормил голодных и сирых и одевал нагих, и в стране его всегда царили мир и благоденствие».
Но финал сказки придает ей мрачное звучание, перечеркивая все то светлое, что в ней есть: «Но правил он недолго. Слишком велики были его муки, слишком тяжкому подвергся он испытанию – и спустя три года он умер. А преемник его был тираном». В этом мире, несмотря на временное торжество добра, господствует зло.
В сказке «Соловей и роза» соловей своей удивительной песней и ценой своей гибели вызывает к жизни красную розу, за которую влюбленному студенту красавицей обещан танец на балу. Но жертва, принесенная соловьем ради настоящего чувства (а он всю жизнь воспевал любовь в песнях) оказывается напрасной. Искусство, по Уайльду, выше жизни, в нем есть жертвенность – тогда как в жизни торжествует пошлость.
Подобное неприятие мира с христианством не имеет ничего общего.
О. Уайльд – писатель-бунтарь, ему не нравится сложившийся в обществе порядок, он гневно обличает несправедливость мира («Молодой король», «Преданный друг» и другие сказки). Не устраивает писателя и позиция христианской Церкви: как ему кажется, она должна постоянно бороться с несправедливостью, изменить то, с чем был не согласен он. Отсюда – критика Церкви в сказках «Молодой король» и «Рыбак и его душа». В первой мы встречаемся с фразой: «Склонив голову, он молился, и священнослужители неслышно отошли от алтаря в своих неуклюжих ризах», – в этих словах противопоставление Божественной благодати и Церкви.
В сказке «Рыбак и его душа» герой, отрекшийся ради любви к морской деве от райского блаженства и отказавшийся от своей души, в конце, по сути дела, именуется святым, что признает и христианский священник (!). Любовь к красоте (в данном случае – неземной), готовность ради этого чувства всем пожертвовать, с точки зрения Уайльда, искупает все. Выглядит это в сказке довольно привлекательно, но вот сама природа этого чувства, те поступки, которые ради него совершает герой, представляются чрезвычайно сомнительными.
В сказке «День рождения инфанты» Уайльд ярко изображает силу зла.
История о том, как сердце безобразного карлика разорвалось от тоски и ужаса, – едва ли не самая талантливая сказка писателя. Уайльд с жутковатыми подробностями рассказывает, как минута высшего торжества юноши – участие в веселом празднике и любовь к юной инфанте, возникшая в его чистом сердце, – становится минутой страшного прозрения и унижения. Это происходит, когда он, впервые увидев свое изображение в зеркале, узнает о своем уродстве и понимает, что дети просто потешались над ним, а инфанта подарила ему розу ради шутки.
Сцена, когда над карликом, плачущим от горя, боли и стыда, смеется инфанта, – одна из самых страшных в произведении. Узнав же о том, что юноша мертв, она «нахмурилась, и ее прелестные губки, подобные розовым лепесткам, покривились в очаровательной презрительной гримаске.
– Впредь да не будет сердца у тех, кто приходит со мной играть!»
В этих сценах Уайльд не щадит своих читателей, он как будто смакует жуткие детали, желая, очевидно, произвести как можно более сильное впечатление[12].
Да и стоит ли ожидать другого от автора, для которого, по его собственным словам, порок и добродетель – материал для творчества. Всего лишь материал. Поэтому те произведения, где этот принцип у Уайльда не расходится с делом, детям читать не стоит.
С. Топелиус
Один из лучших сказочников XIX века, финский писатель Сакариас Топелиус (1818–1898) в «Предисловии для всех добрых детей», предваряющем сборник его сказок, приводит разговор птички с Ангелом о назначении художественного творчества.
«– Что же мне петь? – спросила птичка.
– Песни и сказки, – ответил Ангел. – Прославляй Бога; пой о Его могуществе и милосердии. Пой о красоте природы и мудрости Творца; пой о том, как Дух Божий проносится по всему миру и дает ему жизнь. Пой обо всем хорошем на земле, о благочестии и добродетели, о мужестве и правде, о кротости и милосердии. Пой о сиянии солнца, хотя бы даже в ночь печали; но пой всегда о высоком и благородном, чтобы в самых тяжелых и горьких испытаниях судьбы являлось напоминание о возвышенном».
В своих сказках Топелиус пытался донести до своих читателей, маленьких и больших, евангельские истины. Часто его сказки похожи на проповеди[13].
Одна из первых переводчиц сказок С. Топелиуса на русский язык М. Благовещенская писала, что их отличает «искренняя религиозность». Замечательный русский педагог конца XIX – начала XX в. Х.Д. Алчевская рекомендовала его сказки «всем тем, кто искренне дорожит возможностью поселить в душе ребенка религиозные верования, соединенные с любовью к человечеству и идеализацией добра и правды»[14].
Однако эти черты творчества писателя совершенно исчезли в пересказах его произведений, сделанных в советские годы А.И. Любарской. О религиозности автора при их чтении можно только догадываться. А.И. Любарская при пересказе опустила все, имеющее отношение к христианству, внесла в текст сказок многочисленные изменения.
В пересказе одной из лучших сказок Топелиуса «Сампо-лопаренок» есть следующий эпизод: мальчик Сампо, бросивший вызов отвратительному горному королю, укрывается от его гнева в домике школьного учителя, который не боится горного короля и поэтому сильнее его. В оригинале же Сампо прячется в доме священника, который совершает над некрещеным мальчиком таинство крещения. Когда же горный король требует открыть двери, говоря: «Язычники принадлежат мне», священник отвечает: «Отойди, нечистый дух, дух ночи и зимы, ибо над этим ребенком ты уже потерял власть». В сказке, таким образом, утверждается сила христианской веры; в пересказе же Любарской остается только ощущение силы человека, бросившего вызов злу[15].
То же происходит и с другими сказками Топелиуса в обработке Любарской. Например, один из героев сказки «Кнут-музыкант» г-н Петерман выглядит жадным богачом, который издевается над бедным мальчиком Кнутом. В оригинале же это добрый, благородный человек, который собирается мальчику