безобразие! — донесся из соседней группы голос владельца кувшинов глиняных с глазурью. — Гражданин имеет на Арбате замечательную квартиру из пяти комнат с ванной во втором этаже, а сам притворяется, что живет на вокзале. Так, конечно, комнат не хватит. Товарищ домуправ! Вы должны вмешаться. Ведь это же более, чем реально!

— Продолжайте, продолжайте, — Остап поощрительно улыбнулся. — Я здесь человек новый.

— Но ведь я же в порядке неимения жилплощади, — прошептал молодой человек. — Граждане!

Но граждане уже покинули бедняка с Курского вокзала. Они двинулись навстречу Молокович-жене, которая подымалась по лестнице с криком: "Заперли! Заперли!" От быстрых движений ее черная шелковая шуба издавала разбойничий посвист. Фетровый котелок, украшенный спереди стеклянным полумесяцем, молодецки съехал на левое ухо. Седеющий чуб падал на лоб. В эту минуту мадам Молокович походила на только что спрыгнувшего с коня кубанского казака. Удаль и отчаяние светились в ее угольных глазках. Задыхаясь и клокоча, она поведала обществу новость.

— У нас всегда так, — крикнула она, — одна подлость! Будьте уверены, что квартира № 3 распределяться не будет. Ее уже распределили без нас!

Когда Молокович увидел свою жену в таком гневе, он задрожал. Он знал привычку Анжелики в волнении называть своих собеседников не товарищами и не гражданами, а господами. И он всегда боялся, что это может повредить ему по службе. Он раскрыл рот, чтобы издать предупреждающий возглас. Но было уже поздно.

— Господа! — закричала Анжелика. — Квартиру № 3 получит производитель работ товарищ Маляриков, у которого на получение площади нет никаких прав.

При этих словах пайщики болезненно застонали.

— Квартира заперта, господа, — продолжала Анжелика, — потому что товарищ производитель работ боится, что мы наследим в его новом гнездышке.

— Не может этого быть без общего собрания, — сказал пайщик Онуфрий Голубец, державший на руке ребеночка с вытаращенными глазами. — Цэ ж моя хата! — от волнения он перешел на родной украинский.

Но произнес он свои слова тоном, каким обычно хозяева не говорят.

— Пока вы дожидаетесь общего собрания, все квартиры расхватают! Идемте, идемте, товарищ хозяин! Идемте, господа! Я вам покажу!

И мадам Молокович устремилась вниз по лестнице. Стеклянный ятаган на ее шляпе сверкал. За ней нестройной толпой побежали разозленные пайщики.

У двери квартиры № 3 они остановились.

— Ну, хозяин, — радостно сказала Молокович-жена, — войдите в вашу квартиру. Смелее, смелее!

Онуфрий Голубец, здоровый детина, для удобства переложил ребеночка на другую руку и осторожно, словно ожидая, что его ударит электрический ток, прикоснулся к дверной ручке. Квартира действительно была заперта.

Обомлев, он отошел в сторону. Его место занял Молокович-муж. Он расстегнул пальто, взялся за дверь обеими руками и потянул ее с силой. Но дверь не открывалась. Жалко улыбаясь, Молокович быстро застегнулся и уступил место кастрюльному гражданину.

Один за другим подходили пайщики к железной ручке и пробовали силу с таким надменным видом, с каким в душистый воскресный вечер гуляющие на бульваре тянут руку силомера "Мускулатор".

— Что же это творится, товарищ управдом! Примите же, наконец, меры! — завопил Вайнторг. В голосе его слышалась даже угроза, но какая-то отвлеченно-опосредствованная, относящаяся вовсе не к товарищу управдому, а именно к тем, против кого надлежит принять меры.

Но разгоряченные пайщики не уловили всей глубины нюансов голоса гинеколога-коллекционера и обступили Бендера еще более плотным кольцом, чем обитателя Курского вокзала десятью минутами раньше.

Остап обвел толпу невидящим взором, щелкнул средним и большим пальцами, выставил вперед указательный и разрезал им разгоряченный коллектив, как острым ножом теплое масло. На лестничной площадке он остановился, отвел указательный палец в сторону гревшегося у батареи пайщика — бухгалтера Ситникова и, не оборачиваясь, произнес зловещую фразу: "Опасно гладить рукой радиаторы парового отопления — они всегда покрыты пылью", — после чего ушел. "Демоническая личность", — прошептала Анжелика Молокович и тоже куда-то исчезла.

Когда последний, скромнейший пайщик, инженер Протокотов, познал тщету своих усилий справиться с дверью, толпа раздвинулась и пропустила дворника, подталкиваемого проворной Анжеликой.

— Надеюсь, господа, вы мне теперь поверите, — молвила она. — У кого ключ, Афанасий? Ну! Скажите им то, что вы говорили мне на дворе.

Дворник, которому еще никогда не доводилось выступать перед такой большой аудиторией, снял шапку и долго молчал. А потом сообщил, что квартиру № 3 уже давно захватил производитель работ и специально для себя отделал ее роскошнейшим образом.

— Цельный месяц для себя паркетины отбирал, — заключил дворник, усмехаясь.

Сообщение дворника привело пайщиков в полнейшее уныние. Оцепенела даже Анжелика, столь энергично действовавшая до сих пор.

Толпа молча стояла на лестнице, невольно прислушиваясь к шуму, который производил ветер, хозяйничавший в пустых комнатах. Снег залетал в открытые окна лестничной клетки. Шероховатые, покрытые инеем розовые стены казались сделанными из мармелада.

Погруженным в глубокое раздумье пайщикам квартира производителя работ представлялась необыкновенно прекрасной. Какой там, должно быть, замечательный, отборный паркет. Каждая паркетина сухая и гладкая, как английская галета. Какая там ванна, толстая, скользкая, сделанная из лучшего фаянса. Как хороши там краны, шпингалеты и замки. Все это, вероятно, высокосортные изделия, какие могут быть только на военном корабле!

— Мерзавцы! — визгливо закричал вдруг молодой человек в технической фуражке. — Мерзавцы! Негодяи! Почему это так? К чертовой матери! Я ночую на Курском вокзале! На Курском! Четыре месяца я сплю на каменной скамье! А они… Почему заперли?

Вокруг молодого человека внезапно образовалось пустое пространство. Теперь он был хорошо виден всем. Он стоял посреди площадки в своем изжеванном пальто и жестикулировал. Он хотел много говорить, бичевать, требовать, но ему не хватало дыхания. Тогда он подскочил к двери и стал теребить ее за ручку, бормоча:

— Почему заперли?

Может быть, иная дверь и поддалась бы натиску, вызванному беспредельным отчаянием. Но дверь квартиры № 3, построенная под особым наблюдением производителя работ, была крепка, как дверь стального банковского подвала.

Молодой человек принялся лягать ее ногами. Он боролся с дверью так, словно именно она была виновницей всех его несчастий. Не оглядываясь на пайщиков, которые ошалело отодвинулись в сторону, молодой человек ударял по двери кулаками. Но дверь только слегка вздрагивала и отвечала тонким спокойным звоном.

Потеряв силы, он сел под дверью и заплакал.

— Что же, господа, — сказала Анжелика Молокович, — ему дурно. Мужчины, принесите хоть стакан воды.

Пока молодого человека приводили в чувство, среди пайщиков поднялся ропот. Кричали, что этого оставить нельзя, что нужно писать коллективное заявление, куда-то жаловаться, выбрать делегацию. Неведомо откуда пошел слух, что квартиры уже давно распределены между членами правления и их прихвостнями и что общее собрание будет только ширмой. Приводились примеры, рассказывались случаи.

В ту минуту, когда разговоры приобрели страстность, какая бывает в разгаре диспута на